— Кроме того, он писал стихи и наблюдал за птицами, — возразил Валландер, не пытаясь скрыть раздражение. — Вы слышали или не слышали, чтобы Хольгер Эриксон когда-нибудь говорил о наемниках? Или о войне в Африке?

 Свен Тирен, не отрываясь, смотрел на него.

 — Почему среди полицейских так редко попадаются приятные люди? — спросил он.

 — Потому что нам приходится заниматься неприятными вещами, — ответил Валландер. — Предупреждаю, что с этой минуты вы только отвечаете на мои вопросы. И ничего лишнего. Никаких комментариев, не относящихся к делу.

 — А если они будут?

 Валландер почувствовал, что, того и гляди, нарушит должностную инструкцию. Но ему было уже все равно. Человек, сидевший по другую сторону стола, вызывал у него безотчетную антипатию.

 — Тогда я буду вызывать вас сюда для допроса каждый день. И кроме того обращусь к прокурору за разрешением на обыск в вашей квартире.

 — Что вы там хотите найти?

 — Это мое дело. Я вас просто предупреждаю.

 Валландер понимал, что рискует. Свен Тирен мог разгадать его игру. Но, видимо, тот предпочел выполнить условия Валландера.

 — Хольгер был мирным человеком. Правда, в делах не миндальничал, свою выгоду знал. Но про наемников никогда не говорил. Хотя ему наверняка было что сказать.

 — Что вы имеете в виду? Что значит «было что сказать»?

 — Насколько я понимаю, наемники воюют против революционеров и коммунистов? А Хольгер был по меньшей мере консерватором.

 — Как это «консерватором»?

 — Он считал, что наше общество катится ко всем чертям. И что, пока не поздно, нужно вернуть телесные наказания и смертную казнь. Если бы он сейчас был с нами, сказал бы, что его убийцу следует вздернуть на первом же суку.

 — Он с вами об этом говорил?

 — Он со всеми об этом говорил. Это были его убеждения.

 — Он сотрудничал с какими-нибудь консервативными организациями?

 — Откуда мне знать?

 — Если вам известны его взгляды, почему бы вам не знать и этого? Отвечайте на вопрос!

 — Не знаю.

 — С неонацистами?

 — Не знаю.

 — Он сам был нацистом?

 — Про это я ничего не знаю. Он говорил, что общество катится к чертям. Терпеть не мог социалистов и коммунистов. Народную партию, и ту признавал со скрипом.

 Валландер взвешивал слова Тирена. В чем-то они дополняли, а в чем-то меняли образ Хольгера Эриксона, сложившийся у полиции. Похоже, он действительно был очень сложным и противоречивым человеком. Поэт и ультраконсерватор, любитель птиц и сторонник смертной казни. Валландеру вспомнилось стихотворение на письменном столе. В нем Хольгер Эриксон грустит об исчезнувшей птице. И он же считает, что убийц нужно вешать.

 — Он когда-нибудь упоминал, что у него есть враги?

 — Вы уже спрашивали об этом.

 — Я знаю. Но спрашиваю еще раз.

 — Напрямую он этого не говорил. Однако дверь на ночь запирал.

 — Почему?

 — От врагов.

 — Вы их не знаете?

 — Нет.

 — Он не говорил, откуда у него враги?

 — Он никогда не говорил, что они у него есть. Это говорю я. Сколько раз можно повторять одно и то же!

 Валландер предостерегающе поднял руку.