Наконец, Билл встал и лениво побрел в палатку. Увидав необычайный рост Роберта, он почти ничего не сказал. «Эх, чтоб мне пусто!..» были единственные его слова, которые дети могли потом припомнить. Зато он тотчас же отсчитал пятнадцать шиллингов — все больше медяками — и передал их Роберту.

— Вечером, после представления, мы с тобой договоримся, сколько ты будешь получать позднее, — сказал он с грубой ласкою в голосе. — Люби тебя Бог! Ты у нас так заживешь, что никогда с нами не расстанешься. Ты какую-нибудь песню знаешь? А может, плясать умеешь?

— Только не сегодня, — ответил Роберт, испугавшись при одной лишь мысли о том, что ему придется петь «То было весной» — любимую песню его матери и единственную, которую он сейчас смог припомнить.

— Позови Леви, пусть сейчас все же уберет из палатки. Повесь тут занавес, или что-нибудь такое, — распоряжался хозяин. — Эка жалость, нигде не достать штанов подходящего размера! Ну, мы их закажем на будущей неделе. Так-то, молодой человек! Нашел ты свое счастье. Повезло тебе, что ты попал ко мне, а не к кому-нибудь другому. Много я знавал таких из нашего брата, что своих великанов били да голодом морили. Говорю тебе прямо, что если ты раньше был неудачлив, так уж сегодня тебе повезло. Я, брат, кроток, как агнец.

— Я не боюсь, что меня кто-нибудь посмеет бить, — отвечал Роберт, поглядывая сверху вниз на этого «агнца» с пудовыми кулачищами. Роберт сидел, поджав ноги, потому что палатка была недостаточно высока, и он не мог выпрямиться во весь рост, но даже и в этом положении он мог смотреть сверху вниз на очень многих.

— Только я очень голоден и попросил бы вас дать мне чего-нибудь поесть.

— Эй, Бекки! — скомандовал Билл. — Дай ему чего-нибудь пообедать, да тащи все самое лучшее, что у тебя есть.

Дальше последовал шепот, из которого дети уловили только: «Завтра первым делом договор, черным по белому…»

Женщина пошла за едой. Принесла она только хлеба и сыру, но для голодного Роберта и то, и другое показалось необыкновенно вкусным.

Хозяин тем временем расставлял караул вокруг палатки на случай, если бы Роберт вздумал удрать с пятнадцатью шиллингами. «Как будто мы бесчестные люди», — обиженно сказала Антея, когда поняла, для чего расставляется эта стража.

Билл хорошо знал свое дело: через полчаса все лишнее из палатки было убрано, а поперек нее был повешен занавес, или, точнее говоря, старый ковер с черными узорами по красному полю. Роберт был спрятан за ковром, а сам Билл влез на стол перед палаткой и обратился к почтеннейшей публике с речью. Эта речь была совсем не дурна. Начиналась она с того, что великан, которого Билл будет иметь честь сегодня в первый раз представить английской публике, есть никто иной, как старший сын императора страны Сан-Франциско, вынужденный, благодаря несчастной любви к принцессе островов Фиджи, покинуть свою родину и искать убежища в Англии — стране, управляемой мудрыми законами, где свобода есть священное право всякого человека, какого бы большого роста он ни был. Кончалась речь объявлением того рода, что первые двадцать человек, которые войдут посмотреть великана, заплатят только по три пенса. «После этого, — говорил Билл, — цена будет повышена, и я не могу заранее сказать, до какого размера она дойдет. Так что не теряйте времени, господа!»

Первым выступил молодой парень со своей невестой. Он привел ее повеселиться на ярмарке и чувствовал себя счастливейшим человеком в мире.