Проснувшись очень рано, Сирил наскоро оделся (купаться в ванну, конечно, не пошел, потому что жестяные ванны страшно шумят, а будить Роберта не хотелось) и, выйдя потихоньку из дому, пустился бежать к песочной яме. Там он осторожно откопал Чудище и прежде всего осведомился, не простудилось ли оно третьего дня, когда Роберт дотронулся до него мокрыми руками. Чудище было в хорошем расположении духа и отвечало Сирилу очень милостиво, впрочем, прежде всего спросив:

— А теперь-то чего ты от меня хочешь? Раз пришел сюда в такую рань, так, вероятно, с какой-нибудь особой просьбой для себя одного, чтобы твои братья и сестры не знали? Подумай же хорошенько да попроси хорошего жирного мегатерия — и делу конец.

— Благодарю вас, но только не сегодня, — отвечал Сирил осторожно. — Я хотел бы сказать… Вы ведь знаете, что во время игры часто являются хорошие мысли…

— Я редко играю, — холодно ответило Чудище.

— Но вы понимаете, что я хочу сказать? — нетерпеливо продолжал Сирил. — Мне нужно вот что: нельзя ли сделать так, чтобы наше желание исполнялось тотчас же, как мы его скажем и на том самом месте, где мы в то время будем? Это и для вас будет удобнее: нам не придется так часто вас беспокоить, — добавил он лукаво.

— Ну, милый мой, уж я-то знаю, чем это кончится: вы пожелаете какого-нибудь вздора, который вам совсем не нужен. Помнишь, как вы захотели оказаться в осажденном замке? — отвечало Чудище, потягиваясь и зевая. — Да, так уж пошло на этом свете с тех пор, как люди отказались от здоровой пищи! Но, впрочем, пусть будет по твоему. Прощай!

— До свидания, — раскланялся Сирил.

— Вот что я тебе скажу! — вдруг крикнуло ему Чудище сердито. — Вы — да-да, все вы! — мне изрядно надоели. У всех вас четверых ума не больше, чем у одной устрицы. Отстаньте вы от меня наконец!

Сирил ушел.

— Какая жалость, что дети так долго остаются маленькими, — говорил Сирил в то же утро. Это было после того, как Ягненок незаметно вытащил у него из кармана часы, открыл их и, бесконечно довольный своей проделкой, стал крышкою копать землю. Хотя после этого часы были опущены в кувшин с водою, чтобы отмыть их от грязи, идти они все-таки отказались.

Сгоряча Сирил наговорил много кое-чего нехорошего, но теперь он успокоился и даже согласился нести Ягненка по дороге к лесу. Своих сестер и брата Сирил убедил одобрить его план и не высказывать никаких желаний, пока им не придет в голову что-нибудь действительно стоящее. Дети пошли в лес за орехами, и там все впятером расположились на мягкой траве под каштаном. Ягненок своими толстыми ручонками дергал траву, а Сирил печально рассматривал свои часы.

— А все-таки он растет день ото дня, — сказала Антея. — Ты ведь растешь, детка?

— Да! — весело ответил Ягненок. — Буду больсой! Будет ружье… и мыски и… и…

Тут то ли воображение, то ли запас слов у Ягненка истощились, но все же это была самая длинная из речей, которые он до сих пор произнес. Она привела в восхищение всех, даже Сирила. Он повалил Ягненка и стал катать его по траве, а тот визжал от удовольствия.

— Да! Когда-нибудь и он станет большим, — мечтательно говорила Антея, глядя на голубое небо, видневшееся сквозь листву каштана. Но в это время Ягненок, весело барахтавшийся на траве, толкнул ножкой брата в грудь. Послышался легкий треск: простодушный Ягненок раздавил стекло старых отцовских часов, которые Сирил без позволения взял с собою на прогулку.

— Да, жди вот, когда он станет большим, — грустно проворчал Сирил.