– К черту, Фрэнсис! Ненавижу, когда ты затыкаешь мне рот. Ты считаешь, что меня можно выключить, как приемник, по твоему желанию.

Для того, чтобы заговорить, открыть рот, ему потребовалось усилие:

– Я сказал, в другой раз. Я не хочу затыкать тебе рот. Все, что я хочу, это добраться до дома и лечь спать.

– К черту всё! Добирайся домой и ложись спать! Хлопнула дверь машины. Хлопнула дверь спальни.

Она так и спала в комнате через холл. Он подумал, что шум мог разбудить ребенка. Это было последнее, о чем он подумал, проваливаясь в сон.

Спал он плохо, проснулся среди ночи и больше не смог уснуть. Встал с рассветом и вышел прогуляться.

Тропинками за домом, ведущими на Морн, пользовались редко. Влажная трава хлестала его по ногам. Лес просыпался, доносились голоса птиц и тысячи звуков невидимой жизни. Взглянув вверх, он увидел попугая, завораживающий всплеск изумрудного и оранжевого на фоне мрачной тени.

Какой позор! – воскликнула тогда Кэт. – Их контрабандой вывозят в чемоданах. Естественно, что большинство их гибнет в пути. Не могу даже думать об этом!

Своей жалостью к безжизненным существам она напомнила ему его мать.

По заросшей тропинке он спустился вниз. Ему совершенно не хотелось приступать к работе. Полежать бы в траве, может, удастся заснуть. Но это было бы слишком: кто-нибудь найдет его спящим в траве и решит, что он сошел с ума. И он пошел дальше мимо банановых деревьев, пальм, одичавшего сахарного тростника. Остановился, взглянул на дом в окружении ярких деревьев и увидел идущую к нему Марджори.

– Я увидела тебя на горе. Я хочу извиниться за вчерашнее.

– Все в порядке. Я и сам был не в духе.

Она дотронулась до его руки, и он механически взял ее руку в свои. Как он любил ее когда-то!

Так они стояли и смотрели на утренний свет, и оба хотели понять и быть понятыми.

Чтобы поддержать создавшееся настроение, он заметил:

– Река отсюда выглядит серебряной.

– Реки! Сколько шума из-за рек! Голубой Дунай – грязный бурый ручей и больше ничего. Но ты никогда не видел его. Ты, по большому счету, нигде и не был.

– У меня не было времени.

– Было. Просто ты приехал сюда и засел здесь. И не хотел никуда двинуться. Если мы уедем отсюда, мы сможем путешествовать. Твой фотоаппарат все еще лежит на полке и ждет твоей очередной книги. Как она будет называться? «Человек, его труд и окружающая среда», кажется, так?

– Да, – бесцветным голосом подтвердил он.

– Я слишком насела на тебя с переездом, да?

– Я бы не сказал «насела». Ты просто говорила об этом.

– Ты всегда прибегаешь к эвфемизмам. Ты не замечал? Нет, я наседаю.

Действительно, с удивлением подумал он. Даже в мыслях я стараюсь облечь все в более мягкую форму. Как мама. И не решаюсь смотреть правде в глаза, это верно.

– Хватит ходить вокруг да около, Фрэнсис. Я больше не могу. И говорю тебе открыто: я ненавижу это место! Всегда ненавидела. Раньше у нас не было возможности просто взять и уехать. А теперь есть.

– Ты подумала о Мейган? – спросил он.

– Не понимаю тебя! О чем ты говоришь?

– Я плохо сформулировал вопрос. Я хотел сказать, что это место – убежище для нее.

– Она не может прятаться здесь всю жизнь, Фрэнсис! Ей необходимо специальное обучение, чтобы дать ей то немногое, что она может усвоить, чтобы она не была просто… растением! А здесь для нее ничего нет! И кроме того, вообще неизвестно, что нас ждет, политическая ситуация очень сложная! – она заплакала. – Если бы у меня был нормальный ребенок!

– Не надо, – сказал он.