– Мы оцениваем это по достоинству, – несколько формально произнес Патрик, но Фрэнсис понял, что он тронут и не хочет выдать своих чувств.

– Я всегда делал, что мог. Есть и другие, кто поступает, как я.

– Их не так много, – сказал Патрик. Он вздохнул. – Беда в том, что дело движется слишком медленно. Это меня и тревожит. У нас мало времени.

– Не слишком ли ты сгущаешь краски? Неужели всё так плохо? В конце концов никто не голодает. После выборов у людей появились новые надежды…

– Это очень опасное время. Николас во многом был прав. Просто он боролся одним злом против другого.

– И набивал карманы, – с негодованием вставила Кэт.

Патрик продолжал, словно подводя для себя итог.

– Это правда, левые помогли мне. Я не заблуждаюсь. Молодые ребята, которые сражались с секретной полицией, боролись за радиостанцию, они принадлежат к группировкам, с которыми, мне больно говорить об этом, связан мой Билл… хотя он и отрицает это. Да, правда, они помогли.

Патрик замолчал, в комнате стояла абсолютная тишина.

– Когда ты в отчаянии, хватаешься за любую помощь, от кого бы она ни исходила. Но сейчас… сейчас мне не нужно напоминать, что Советы на Кубе, а Куба – здесь, так сказать. Здесь, по соседству. Все рядом: лагеря для подготовки террористов, советские автоматы «Калашникова», эскадрильи самолетов, быстроходные патрульные катера, подводные лодки, «джипы» и грузовики – все по соседству. Как только они решат, что могут скинуть меня, они тут же появятся и на Сен-Фелисе.

Это все равно, что вернуть назад Николаса, даже хуже, подумал Фрэнсис. Наступит ли когда-нибудь конец? И ответил себе – нет.

Затем, словно пытаясь подавить в себе какую-то мысль, причиняющую страдание, Патрик произнес:

– Они уже внедряются в ряды нашей молодежи.

– О, Билл, – воскликнула Дезире, – Билл! Он причиняет тебе столько боли! Как бы я хотела…

– Мы все знаем, что бы ты хотела, – сказал ей Патрик. – Чтобы мы не принимали его в свою семью.

– Что ж, – тихо ответила она, – скажи мне честно, разве ты не думал о том же?

– Но я не мог не сделать этого. Если бы я снова увидел его там в тот день, я поступил бы точно так же, – он посмотрел в сторону, потом на картину. – Давайте поговорим о более приятных вещах… Прекрасное произведение искусства. Не думаю, чтобы Да Кунья создал что-нибудь более прекрасное. – Он повернулся к Фрэнсису, – так значит, вы, действительно, уезжаете?

– Да.

– Когда?

– В следующем месяце. Бумаги будут готовы через неделю, и в июне мы сможем отбыть. – Фрэнсис поймал взгляд Патрика и не отвел глаза, – мне очень стыдно. Я не сказал раньше, но об этом думал. Я имею в виду то, каким образом я покидаю остров. Эти люди, их казино и все остальное… мне это ненавистно. Для меня непереносимо то, что они делают со страной. И вот что я вам скажу; я рад, что при вашем правлении этого больше не будет, – Фрэнсис протянул вперед руки, словно молил о понимании. – Если принять во внимание мое положение – ни одного покупателя, а мне нужно уезжать. Мне приходится.

– Я знаю, – сказал Патрик. Он помолчал. – Извините меня. Могу ли я… можем ли мы спросить – а как же Кэт?

Фрэнсис почувствовал, как навернулись слезы и защипало глаза.

– Она понимает, – только и смог сказать он.

Стало совсем темно. В островке джунглей, сохранившемся позади дома, все громче давала о себе знать ночная жизнь: раздавалось жужжание, писк, чириканье.