Каждый вечер госпожа Танаи принимала снотворный порошок, сделанный из лепестков лотоса, надеясь не проснуться от кошмара, пугавшего ее до безумия: она видела женщину неземной красоты, которая огненным взглядом рассеивала войско Апопи, разрушала крепость, уничтожала верховного владыку, а его супругу превращала в рабыню, обязанную целовать руки и ноги своих служанок.

Просыпаясь вся в поту, Танаи кричала от ужаса.

— Госпожа, — услышала она голос своей служанки, — вас желает видеть супруга главного казначея Има.

— Моя добрая, ласковая подруга. Пусть войдет.

Супруга Хамуди склонилась в низком поклоне перед толстухой, обложенной подушками. Жена верховного владыки была самой уродливой женщиной на свете и, несмотря на множество притираний, которыми она уснащала свою жирную кожу, не могла избавиться от неприятного запаха.

Однако Има нуждалась в дружбе этой женщины. Пусть с некоторых пор госпожа Танаи не покидала своей опочивальни, но влияние ее было велико, и Има намеревалась им воспользоваться.

— Как вы сегодня себя чувствуете, госпожа? — спросила она елейным голосом.

— К сожалению, все так же плохо. Я чувствую, мне уже больше не подняться.

— Не говорите так, — заблеяла Има. — Я уверена, вы очень скоро поправитесь.

— Мне приятны твои слова, добрая моя подруга! Что же… Но мне кажется, ты чем-то огорчена.

— Не хочу досаждать вам своими ничтожными неприятностями.

— Напрасно. Поделись, прошу тебя.

Има любила изображать из себя капризную маленькую девочку.

— Меня обидели, смешали с грязью.

— Кто посмел?

— Весьма значительное лицо, госпожа. Не смею назвать его имени.

— А меня не слушаться смеешь?

— Я так смущена…

— Не смущайся, открой мне свое сердце.

Има опустила глаза.

— Это художник Минос. Он кажется застенчивым и робким, но на деле сладострастное животное. Ни один мужчина не смел со мной так обходиться.

— Ты хочешь сказать, что…

Има утвердительно кивнула головой, Танаи поцеловала ее в лоб.

— Бедняжка! Расскажи мне все.

Карис помог старой царице-матери Тетишери дойти до зала совета, где собрались флотоводец Хонсухотеп, управитель земельных угодий Хирей, хранитель царской печати Неши, военачальники элитных войск Усач и Афганец. У всех собравшихся, включая юного фараона Яхмоса, были строгие, суровые лица.

Яххотеп помогла матери сесть.

— Мы получили плохие вести из Пер-Камоса, — сообщила царица. — Воины пали духом, и даже градоправитель Эмхеб не в силах придать им мужества. Если гиксосы нападут на нас, мы обречены на поражение. Поэтому я решила: всем, что только у нас есть, мы должны укрепить гарнизон Пер-Камоса.

— Наш флот далеко еще не восстановлен, — напомнил хранитель царской печати Неши. — Если мы отправим суда с войсками в Пер-Камос, Фивы останутся беззащитными.

— Так кажется на первый взгляд — возразила Яххотеп, — но ведь если мы укрепим нашу линию обороны, то гиксосы не смогут ее одолеть. А если они все-таки ее одолеют, то это будет значить, что никого из нас уже не осталось в живых. Меня удивляет, что ты стал таким осторожным, Неши! Раньше именно ты первым предлагал действовать так, как теперь предлагаю я.

— Я и теперь считаю ваши действия совершенно правильными и всячески поддерживаю вас. Нет никакого смысла окружать стеной Фивы. Наоборот, мы должны сделать новый бросок и перенести рубеж грядущих боев как можно дальше на север, хотя это и может показаться рискованным.

Афганцу и Усачу становилось не по себе среди споров и обсуждений.