— В лаборатории травматологии, — ответил голос у нее за спиной. Элизабет вздрогнула и обернулась. С ней поделилась информацией проходившая мимо лаборантка.

— Что с ним делали? — Элизабет старалась не повышать голоса.

— Кажется, стреляли. У них там крупный правительственный заказ на исследование огнестрельных ранений. — Женщина повернула за угол и исчезла среди клеток.

Элизабет похолодела. Впервые она засомневалась, да что там — пришла в ярость, — оттого, что люди делают с собаками. Все аргументы в защиту опытов над животными бледнели в сравнении с реальными страданиями, которые она видела своими глазами.

— Они в тебя стреляли, а? Хорошенькое дело.

Пес не мог к ней подойти, и в каком-то безумном порыве она собралась войти к нему сама, но засомневалась — выглядел он жутко. Но Элизабет решила, что не стоит обращать внимание на его вид. Набралась храбрости и быстро открыла дверцу. От щелчка пес поднял голову и теперь смотрел, как она входит. Когда она опустилась рядом с ним, он отвернулся и даже попытался отодвинуться. Она поняла, почему он не хочет ее видеть.

— Слушай, — сказала она серьезно, — ты же не думаешь, что я собираюсь сделать тебе больно? Я никогда не обижала тебя, правда? Иди ко мне, я же твой друг.

Она подползла поближе и замерла, разглядывая могучее тело питбуля. Они смотрели друг другу в глаза, и тут пес стукнул хвостом по полу, всего один раз, а уши прижал к голове. Он смотрел прямо перед собой; часть его существа хотела избежать боли, которую причиняют люди, но вместе с тем он был рад приходу Элизабет.

— Да-аа… — Она широко улыбнулась. — Ты знаешь, кто твой друг, не так ли? — Она осторожно погладила его. — Я тебя не обижу. Хороший пес, хороший.

Губы пса раздвинулись в неумелой улыбке, и он потянулся к ней, чтобы обнюхать брюки и рубашку. Затем с усилием сел, осторожно обнюхал ее волосы и лицо. Элизабет тут же отпрянула — она не была готова к такому доверию. Какой-то запах от ее груди очень его заинтересовал, и он потянулся вслед за ней, словно приклеившись носом к рубашке. Впервые пес с любопытством обнюхивал ее, и Элизабет застыла от испуга.

Я заперта в клетке с питбулем, и если он бросится на меня и залает, никто не услышит моих воплей. Прекрасно.

Пес обошел ее сзади, и она быстро встала на ноги. Она хотела, по крайней мере, видеть его.

— Спокойно, мальчик.

В этот момент она заметила, что вторая задняя лапа тоже в шрамах. Они стреляли ему в обе ноги.

— Господи… — выдохнула она. Ей в голову пришла неприятная мысль. Она слишком часто видела забинтованных собак на работе у отца и дедушки. Очень похожих на этого пса. Разве могла она злиться на людей, которые проводят такие опыты? Она начинает рассуждать, как эти психи из общества защиты прав животных. Разумеется, это должны делать, ради науки — это необходимо. Она закусила губу. Нужно во всем разобраться. Элизабет нагнулась, чтобы рассмотреть его шрамы поближе, не отваживаясь к ним прикоснуться.

— Наверняка болело, когда ты проснулся? — пробормотала она, думая, что собаке ввели обезболивающее, прежде чем в нее стрелять. На самом же деле он висел на веревках, в полном сознании. Инструкции Хоффмана в отношении пса были весьма неопределенны: он ограничился лишь просьбой не убивать его.

Дамиан продолжал обнюхивать девушку — он интересовался ею не меньше, чем она им. И тоже не понимал языка ее тела, ее движений и настроения. Она очаровывала его, успокаивала и утешала. В его унылом и мрачном существовании она была единственным лучиком света. Когда Элизабет отпрянула, он решил, что напугал ее, поэтому прижал уши и опустил голову, желая убедить ее в том, что намерения у него мирные.