— Я послал мальчика за доктором, — сказал он. — Он очень резвый бегун, к тому же ему известно, где живет доктор Сенг.

— Сколько времени ему понадобится? — спросила Дорина.

— Около двух часов, — ответил мистер Лэнгтон. — Мы находимся довольно далеко от Сингапура, и он вряд ли успеет дойти туда засветло.

Он взглянул на Максимуса и, заметив, что тот не очень твердо держится на ногах, сказал:

— Положите руку мне на плечо, сэр. Вам будет легче ходить.

Она подняла другую его руку и положила ее к себе на плечо. Едва дотронувшись до него, она почувствовала, что он весь горит. У него начался жар.

Это было то, чего они боялись. Яд успел проникнуть в кровь.

Мистер Лэнгтон уговорил Максимуса допить остатки виски. И они снова принялись ходить по комнатам, с каждым часом все медленнее и медленнее, потому что Максимусу становилось все труднее понимать, где он находится и чего от него хотят.

Дорина видела, что он лишь чудовищным напряжением воли заставляет себя передвигаться, несмотря на лихорадку, которая сотрясала все его тело.

Ни звука не сорвалось с его губ. Через какое-то время он закрыл глаза, и тишину нарушал лишь звук их шагов по полу, не застланному коврами.

Когда наступила ночь, пришел старый китаец с масляной лампой в руках, которую он поставил на стол.

Он что-то сказал мистеру Лэнгтону.

— Вонг говорит, что он распряг лошадей и поставил их на ночь в конюшню.

— Пожалуйста, поблагодарите его, — ответила Дорина.

Она прикидывала, не лучше ли было бы ей самой отправиться в фаэтоне в Сингапур за доктором. Но тут же решила, что навряд ли она справилась бы с резвыми лошадьми, которыми Максимус управлял с таким мастерством; к тому же она не смогла бы найти дорогу. Они столько путешествовали сегодня, что Дорина уже не представляла, в каком направлении находится Сингапур, и, конечно, она не добралась бы туда до наступления темноты.

Она беспомощно подумала, что они уже сделали все, что могли, и им остается только ждать.

Она почувствовала, как стала тяжелеть рука Максимуса, и ее охватил страх, что он может умереть.

При одной лишь мысли об этом ее пронзила боль, словно это ее укусила змея.

Он не должен умереть! Это невозможно!

Когда они шутя говорили об этом в первый вечер на яхте, она сказала ему, что он не может умереть, потому что ему предопределено сделать еще очень многое.

«Он так нужен здесь! — подумала она. — Что же будет со всеми его начинаниями?»

Теперь страх не покидал ее.

Они непрерывно ходили из гостиной в спальню и обратно. Дорина начала молиться.

«Господи, спаси его! Дай ему силы! Не позволяй ему погибнуть! Он не должен умереть! Не должен!»

И впервые с отчетливой ясностью она осознала, как сильно она его любит!

Она полюбила его с первого взгляда, в тот момент, когда он выходил из фаэтона в Олдеберн Парке. Она любила его, когда пряталась за резной панелью на галерее для музыкантов, прислушиваясь к его речам. Она любила его, когда смотрела, как он поднимается по трапу на борт «Осаки», не замечая никого, кроме Летти.

Она поняла теперь, что чувство, которое она испытала, глядя, как Максимус Керби целует миссис Томпсон, было обычной ревностью. С того самого момента, как они приехали в его дом, она жила лишь ожиданием, когда сможет увидеть его или услышать его голос. Пусть они встречались лишь за столом, этого ей было достаточно!

Когда он отсутствовал, ей казалось, что время остановилось, и она ощущала глубокую внутреннюю пустоту.

«Я люблю тебя! Я люблю тебя!» — мысленно говорила она ему.

Со страстной мольбой, идущей из самой глубины ее существа, она просила Бога о том, чтобы он сохранил ему жизнь.