— Не беспокойтесь.

— Меня если разбудят, я уже глаз не сомкну.

Глаза Якова стали привыкать к темноте. Он увидел людей, лежащих на полу и на топчанах. В одной и той же комнате находились и мужчины и женщины. Когда он вошел, ему ударила в нос вонь. Во постепенно он привык к запаху. Луна не светила, но небо было полно звезд. Хотя на дворе стояло лето, окна были закрыты, как зимой. Здесь Якову все было знакомо — запахи, вздохи и стоны, повсюду одни и те же — на израильской земле и за ее пределами. В каждом городе, куда бы не попадал Яков, он шел в богадельню помогать старым и хворым. Он очищал их от насекомых, натирал скипидаром, приносил свежей соломы, обслуживал немощных. Он никогда не упускал возможности творить эти благие дела. Теперь обслуживали его. Незнакомец откуда-то принес ворох соломы и постелил на пол. Яков, прежде чем вошел, произнес молитву на сон грядущий, дабы не молвить молитвенных слов среди нечистот. Он лег и осторожно, чтобы не задеть кого-нибудь, вытянул ноги. Какая-то женщина заворчала:

— Таскаются по ночам, а потом будят больных людей, чтобы им ноги поотнимало!

— Не проклинайте, женщина, вы еще успеете выспаться.

— Разве что в могиле…

— Кто вы такой? Откуда? — спросил тот, кто принес Якову солому. Он лежал на топчане возле Якова.

— Я приехал из Эрец Исраэль.

— Это вы реб Яков? — воскликнул тот с изумлением.

— Да, я.

— Как это, никто не пригласил вас к себе? Здесь слышали о вас. Помилуйте, вы ведь здешний! Вы меня не знаете, но я знаю вас! Помню как сейчас: вы пришли сюда и стали меламедом. Мой ребенок учился у вас грамоте.

— Это не тот Яков! — отозвалась еще одна женщина.

— Тот же. Это я.

— Недаром Пилицу называют Содомом, — сказал сосед. — Хотя даже в Содоме был Лот, который взял к себе гостя.

— Как зовут вас, реб еврей? — спросил Яков.

— Меня? Меня зовут Лейбуш-Меир.

— Реб Лейбуш-Меир, надо предполагать хорошее, а не плохое. Оттуда вы взяли, что меня не хотели пригласить ночевать? Ничего подобного! Несколько человек звали меня к себе, но у меня уж такой обычай, — я ни к кому не хожу. Чем плохо здесь?

— Пускай враги мои лежат в богадельне! — отозвалась еврейка, которая только-что проклинала Якова.

— Этот человек, наверное, знает, что делает — сказал Лейбуш-Меир. Все они не местные. Пришли в Пилицу черт знает откуда. А я здесь с первого дня. Когда я прибыл в Пилицу сразу после резни, тут было всего три дома. Гершон уже держал аренду, но здесь нельзя было набрать даже миньян. Жена моя вместе с двумя детьми погибла. Я остался с одним мальчиком Менашей. Он тоже умер, но это случилось позже. Я был столяром. Работы хватало. Был у нас учитель для малышей, но накануне вашего появления он покинул наш город. Собирались привезти учителя с другого берега Вислы, а тут пришли вы. Мне кажется, это было вчера. Что они знают, эти чужие? Мой мальчик учился у вас. За несколько месяцев он сделал большие успехи. От отдельных букв он вскоре перешел к чтению. Ну а потом вы стали арендатором и все такое. О вас много говорили. Совсем недавно я здесь рассказал всю эту историю. И что это вы сюда пожаловали из такой дали?…

Яков ответил не сразу.

— Я приехал на могилу моей жены.

— Разве есть могила? Могильщики и следа не оставили. Не думайте, реб Яков, что никто не был на вашей стороне — оживился еврей. — Я был на том совете на исходе Иом Кипура у раввина, зятя Гершона. Хотя я всего лишь столяр, меня всегда звали на советы общины. У меня ведь был свой заработок.