Кто‑то из людей Экебуса схватился за край трапа, пытаясь сбросить в воду тяжелую доску. Зазвенели клинки, высекая искры. Блейд зарубил двух стрелков, потом ложным выпадом заставил сармийского меченосца приподнять щит и воткнул клинок ему в живот. Падая, солдат прихватил с собой его оружие; на какой‑то миг Блейд остался с одним кинжалом, и другой фадрит едва не достал его ударом боевого топора. Он успел пригнуться, и топор снес голову сражавшемуся рядом гладиатору. Его соратник всадил копье в горло нападавшего.
Блейд сражался на палубе флагмана; десятки разъяренных бойцов подпирали его сзади. Вопли, проклятья, стоны раненых, победный рев, звон оружия сливались в оглушительный и знакомый грохот битвы. Яростно работая мечом, он пробивался к высокой корме – туда, где стоял Экебус, наблюдая за агонией судна и своего экипажа. Сквозь заливавший глаза пот разведчик видел лицо верховного фадранта – спокойное, бледное, высокомерное. Видимо, Экебус уже смирился с проигрышем.
Сожаление кольнуло его сердце. Этот человек был единственным сыном тайрины, женщины, которая была добра к нему, Блейду, чужеземцу и страннику… Жаль, что придется причинить ей горе!
Коренастый воин, оскалив зубы, замахнулся на него мечом, затем вдруг вскрикнул и упал замертво. Блейд скосил глаз влево – его слуга вытаскивал окровавленный клинок из груди солдата. Маленький учитель был очень возбужден и смотрел на хозяина, словно не узнавая его. Снова и снова он колол мечом обмякшее тело, не в силах поверить в смерть сраженного им человека.
– Побереги силы для живых, малыш, – буркнул Блейд и ринулся вперед.
Бой постепенно замирал, бойцы Экебуса стали бросать оружие и просить пощады. Победители явили милосердие: всем подневольным солдатам была сохранена жизнь, но надсмотрщиков и фадритов‑добровольцев, пожелавших сражаться на стороне Оттоса, рубили без жалости.
Разведчик стоял у нижней ступеньки трапа, ведущего на капитанский мостик. С верхней ступени на него с загадочной улыбкой глядел Экебус.
Схватка прекратилась. Блейд отдал пару коротких приказов – он не хотел, чтобы убивали прислугу катапульт, – и его соратники разбрелись по залитой кровью палубе флагмана. Кое‑кто отправился вниз, пошарить в каютах и трюме; некоторые в изнеможении рухнули на прокаленные солнцем доски. Огонь, еще кое‑где слабо потрескивающий, затухал. Распорядившись выкинуть трупы за борт, Блейд вытер пот со лба и взглянул на берег. Толпа на причале гудела и волновалась, но Пфира с Черным Оттосом все еще сидели в своих креслах, окруженные плотным кольцом придворных и стражей.
Он знал, что тайрине сейчас не угрожает опасность – флот Оттоса, охранявший его на пути в Сарму, сейчас находился в открытом море. Кроме сотни телохранителей да экипажей двух кораблей, в городе не было воинских контингентов Тиранны, а с этим отрядом сармийские фадриты могли покончить за полчаса.
Над палубой повисла напряженная тишина. Гладиаторы ждали, жадными глазами следя за Блейдом и Экебусом; верховный фадрант по‑прежнему спокойно стоял на трапе, даже не пытаясь вытащить меч из ножен. Блейд поднял на него глаза.
– Ну, сьон Экебус, – громко сказал он, – ты сойдешь вниз, или я поднимусь?
Фадрант улыбнулся.
– К чему мне биться с тобой, Блейд? Не принимай меня за глупца. Я сдаюсь и, по обычаю, предлагаю тебе выкуп. Это лучший выход для нас обоих.
Блейд запустил пятерню в бороду и с минуту пристально разглядывал невозмутимое лицо Экебуса.
– Я знаю, что тебя прозвали Жестоким, – сказал он наконец. – Ты заслужил это прозвище, фадрант. Но я дам тебе другую кличку – Экебус Трусливый!
Толпа за его спиной зароптала, потом раздался голос Пелопса:
– Подари его нам, сьон! Мы знаем, что с ним делать!
Раздались одобрительные возгласы, но Блейд, подняв руку, повернулся к своим бойцам и рявкнул:
– Здесь командую я!
В ответ послышалось лишь невнятное бормотание. |