|
Вот уж враки, мы же оба чувствовали, как он на нас дышит. И я, и Дженис. Мы его звали сэр Мистрий – Дженис рассказывала, что мисс Кут читала им мистрическую историю про то, как призрак подружился с двумя детьми. На чердаке нужно было разговаривать шепотом, потому что нам не полагалось там находиться. Нужно было сидеть очень тихо, не хихикать, не чихать и не кашлять. Если сэр Мистрий не появлялся, мы сами по очереди дули друг другу в шею и воображали, будто это он. Если мои губы касались кожи Дженис, она говорила:
Не дотрагивайся, Гегги. Привидения не могут трогать людей. Когда Дженис нас покинула, она не была старая. Она покинула нас, когда мне было четыре с половиной, потом вернулась крошечным младенцем, потом снова ушла. Стараясь ее себе представить, я вижу ее такой, как на моих картинках. Такой, какой она была тогда.
Сейчас я слишком большой, чтобы меня бить. Когда меня нужно куда-нибудь вести, посылают самого крепкого из охранников. С меня не снимают наручников. Сейчас, с бритой головой – раньше я завязывал волосы в хвост, – поросшей угольного цвета щетиной, внешне я стал еще внушительнее. Люди меня боятся. Они смотрят на мои разные глаза, на мое лицо, на мою мощь, на мой череп и становятся похожи на кроликов, ослепленных светом фар приближающегося автомобиля. Разумеется, это происходит еще и оттого, что они осведомлены о моем деле, о моей репутации, моей известности. По отношению ко мне они испытывают благоговейный ужас. Трепещут передо мной. Встреча со мной – это встреча с историческим лицом. С Грегори Линном, сиротой, холостяком, с четырех с половиной лет – единственным ребенком в семье.
Я поставлю воду – на потом. Зачем? Зачем. А ты как думаешь? Я мылся – в прошлом месяце. Отец пил чай и читал газету. Он еще не брился и не причесывался. Он улыбнулся и подмигнул мне. Мама сказала: Нечего пачкать и прованивать хорошую одежду. Эту вот рубашку? Да она же старше его. Придут гости. И штаны тоже. У меня комбинезон рабочий и то в лучшем виде, чем эти штаны. Я поставлю воду. К двум часам. Патрик. К двум. Гости придут в полпервого. От меня чего, воняет? Отец отложил газету и поднес полы пижамы к носу. Потом посмотрел на меня, задрал руку над головой и притянул меня за шею к своей подмышке. Ткань там была влажная, желтовато-коричневая. Он отпустил меня. Воняет? И если, Патрик Линн, я учую хоть каплю пива…
Грегори, скоро придут гости. Я молчал. Дверь открылась. Мама спросила, почему я сижу в темноте. Подошла к окну, раздвинула занавески. Боже милосердный. Она села рядом со мной. Говорила всякие слова, трогала меня. Я чувствовал на своей голове ее руку. Она нежно касалась густых прядей на макушке, на затылке; касалась торчащей, колючей щетины над ушами и там, где совсем недавно у меня была челка; и – нежнее, осторожнее – лысых мест, кожа с которых прилипала к ее пальцам. Когда она отняла руку, пальцы у нее были влажные и красные.
Линн, Грегори Класс 1 – 3 Посещаемость: плохая Прилежание: удовлетворительное Несмотря на некоторое улучшение посещаемости во второй половине первого семестра, общее отношение Грегори к занятиям оставляет желать лучшего. Номер класса «1–3» означает первый год обучения, третья группа. В средней школе все было не так, как в начальной: постоянными были изучаемые предметы, а не состав класса. Класс 1–3 ничем не отличался от 1–1 или 1–6 – просто номер комнаты, куда мы собирались на утреннюю перекличку. Потом все расходились по разным кабинетам, кто-то из твоего класса шел на тот же урок, что и ты, а кто-то нет. По английскому я был в самой сильной группе, а по математике и естествознанию – в самой слабой. |
