Фразой, которую он выучил наизусть и повторил вслух. А вот то, что он выдал мое имя, было серьезной ошибкой. Мистер Бойл немедленно это осознал – он рассыпался в извинениях, сказал, что у него соскочило с языка. Он не думал… Я засунул ему в рот кляп, зажег горелку и некоторое время держал его руку в пламени.
По моим часам (по сравнению с часами на стене, спешившими на две минуты) мы пробыли в кабинете К3:01 уже четыре часа и двадцать три минуты. За это время со стороны полиции поступило три просьбы разрешить им поговорить с моим пленником, чтобы убедиться, что он не пострадал; последнюю просьбу я удовлетворил. Пусть думают, что я слабею, теряю контроль над ситуацией.
Знаете, что мы с ними делали? Не я, а мальчишки.
Мистер Бойл поднял на меня влажные глаза. У него был озадаченный, несколько бессмысленный вид – такой, будто я разбудил его от глубокого сна.
С горелками, сэр.
Он покачал головой.
Они снимали с газового крана резиновую трубку, надевали ее на водопроводный и пользовались горелкой как водяным пистолетом.
Я показал. Мистер Бойл сморщился, закрыл лицо обеими руками, но, как только струя воды попала на обожженную руку, быстро ее отдернул. Плечи и лацканы его пиджака потемнели, кровавые заплатки среди кустиков торчащих волос заблестели красивым, ярким блеском.
С кляпом ли, без кляпа, но педагог вносил в беседу, помогавшую нам кое-как коротать время, лишь самый предсказуемый, неинтересный вклад. Вклад ученого, приверженного фактам, преданного всему доказательному, полного решимости объективно оценить свойства изучаемого феномена. Его слова звучали как эхо из моего прошлого. Никакой гибкости, готовности признать изначальную двусмысленность «законов» природы. Я рассказал ему про маму, про папу, про Дженис. Спросил, помнит ли он тот раз, когда я толкнул его, – я тогда вдруг решил уйти посреди урока, а он попытался меня остановить, – и он пошатнулся и приложился к стене, а потом доложил о нападении, за которое меня впоследствии выгнали из школы? Исключили, как это теперь называется. Оказалось, все было настолько давно, что этот эпизод он помнит весьма и весьма смутно. Я спросил, насколько давно.
Вы помните, о чем вы рассказывали в тот день?
Господи боже, да представления не имею.
Бывали моменты, когда он вдруг раздражался, проявлял нетерпение, когда его голос – и выражение лица – выдавали обиду на то, что его удерживают в заложниках, высокомерное отвращение к тому, что кто-то смеет с ним о чем-то разговаривать.
В моем арсенале имелись различные меры физического воздействия, позволявшие сделать его сговорчивым и послушным, но, как правило (хотя и не всегда), строгого взгляда или предостерегающего слова оказывалось достаточно.
О детской смертности, сэр. О несчастных случаях и их причинах.
2. пользоваться ограничивающим или руководящим влиянием на кого-либо, иметь над кем-либо власть, управлять.
Иногда, рисуя какие-то вещи, я тем самым заставляю их сбываться. Я проверял. Проводил эксперимент. Я выбрал десять событий с двумя возможными исходами, каждый из которых был помечен как «желательный» или «нежелательный». Перед каждым событием я изображал желательный исход в виде комикса. Одновременно я выбрал десять других событий с желательными и нежелательными исходами, к которым не стал делать никаких рисунков. В результате исследований я выяснил, что в обеих группах – как экспериментальной, так и контрольной – соотношение желательных и нежелательных исходов было абсолютно случайным. Но! Те события, исход которых был предугадан картинками, имели для меня намного большее значение. Вывод: когда я рисую какие-то вещи, я – иногда – заставляю их сбываться.
На мистера Бойла – снова оказавшегося без кляпа – мой метод произвел большое впечатление. Метод, но не заключение. |