Розалин резко отвернулась и часто заморгала, глядя в туман.

Сложно было подобрать слова, чтобы снять с девушки груз вины.

С тех пор прошел уже час, и, неподвижно глядя на вывеску при входе в управление, Линли глубоко вдохнул и выдохнул. Паркерс-Пис под тюфяком тумана не было видно совсем, словно его и не существовало вовсе. Где-то далеко то и дело мигал огонек, служа маяком для тех, кто мог в дороге заблудиться.

—Значит, беременность Елены тут ни при чем, — сказала Хейверс и, помедлив, спросила: — Что теперь?

— Ждите Сент-Джеймса. Посмотрим, что он решит насчет орудия убийства. И покажите ему боксерские перчатки.

— А вы?

— Я поеду к Уиверам.

—Ладно. — Хейверс все еще не шелохнулась, и Линли чувствовал на себе ее взгляд. — Все проигрывают, правда,инспектор?

— В случаях с убийствами по-другому не бывает.

Подъехав к Уиверам, Линли не увидел ни одной, ни второй машины. Но гараж был закрыт, и, решив, что их убрали от влаги, Линли позвонил в дверь. В задней части дома послышался радостный лай собаки. В ответ на лай через пару мгновений женский голос приказал собаке молчать. Дверь открылась.

Линли приходил сюда уже два раза, поэтому, когда бесшумно открылись массивные дубовые двери, ожидал увидеть Джастин. И он очень удивился, когда вместо Джастин дверь ему открыла высокая, плотная женщина средних лет с тарелкой сэндвичей, от которых попахивало тунцом. Рядом на тарелке лежала внушительная кучка чипсов.

Линли вспомнил свою первую беседу с Уиверами и слова Энтони Уивера насчет бывшей жены. Должно быть, это и есть Глин.

Он достал удостоверение и представился. Глин не спеша изучила удостоверение, а Линли тем временем рассмотрел ее. С Джастин Уивер сходство было только в росте. В остальном Глин была полной ей противоположностью. Линли смотрел на ее тяжелую широкую юбку из твида, морщинистое лицо со вторым подбородком, жесткие волосы, обильно тронутые сединой и стянутые в растрепанный узел, и вспомнил, как Виктор Карптон описывал свою немолодую жену. Линли вдруг стало досадно за свою оценку и неприязнь к женщине, которую не пощадило время.

Внимательно рассмотрев удостоверение, Глин взглянула на Линли и распахнула дверь:

— Входите. Я как раз собиралась пообедать. Хотите что-нибудь? — протянула она тарелку. — Я надеялась в здешних закромах найти что-нибудь посущественней тунца, но Джастин у нас следит за фигурой.

— Она дома? — спросил Линли. — А доктор Уивер?

Глин провела его в столовую и махнула рукой в ответ:

— Никого нет. Неужели вы думаете, что целых два дня Джастин будет торчать дома только потому, что один из членов семьи, видите ли, умер. Что до Энтони, то я не знаю, где он. Ушел совсем недавно.

— Уехал?

— Да.

— В колледж?

— Не имею понятия. Вроде только что разговаривал со мной. А потом, смотрю, уехал. Шатается, наверное, где-то в тумане и пытается решить, что делать дальше. Вы меня понимаете. Моральный долг против одолевающей похоти. Энтони всегда страдает от этого противоречия. Но, как правило, побеждает похоть.

Линли промолчал. Не нужно обладать особым умом, чтобы догадаться, какие чувства спрятались за этими словами Глин. Злоба, ненависть, горечь, зависть. Глин изо всех сил держится за них, чтобы не погрузиться во всепоглощающее горе.

Глин поставила тарелку на плетеный столик. Посуда после завтрака так и не была убрана. На полу вокруг валялись крошки жареного хлеба, и Глин наступала прямо ла них, то ли по рассеянности, то ли по безразличию. Глин поставила тарелки одну на другую, не обращая внимания на прилипшую к ним еду.