В голове у Кэсси будто что-то взорвалось.

Неужели он подозревает ее? Да нет, наверное, это чья-то отвратительная шутка. Но когда Локли извлек пару наручников и, надел их на ее запястья, Кэсси стало не до шуток.

Она была в ужасе. Все фильмы о женских тюрьмах, которые она смотрела когда-либо, мгновенно всплыли в памяти.

В полицейском участке ее сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, затем заставили раздеться догола, чтобы надзирательница осмотрела ее на предмет наркотиков или оружия. Когда палец в резиновой перчатке, жесткий, как деревяшка, глубоко воткнулся во влагалище, Кэсси ощутила мучительный позыв помочиться. Она вскрикнула, когда тот же жесткий палец сунулся ей в задний проход безжалостнее, чем следовало.

– Заткнись, – приказала надзирательница и швырнула Кэсси кусок мыла, вонявшего дезинфекцией. – Валяй в душ, и чтобы отскреблась как следует. И не забудь про голову. А то сбреем наголо.

Злобная ухмылка подтверждала, что она с удовольствием сделала бы это. Перепуганная Кэсси тщательно мылась, по лицу ее, смешиваясь со струями воды, лились слезы.

Наконец унизительные процедуры остались позади, Кэсси выдали унылую серую робу с надписью «Тюрьма графства Гэллахер» на спине.

Захлопнулась с лязгом тяжелая дверь камеры – Кэсси уже знала, что никогда не забыть ей этого звука.

Душная, тесная камера сразу превратила обшарпанный фургончик – ее с мамой дом! – в настоящий дворец. С потолка свисала одна-единственная лампа – тусклая, без плафона, конечно, зато серо-желтый от табачного дыма потолок освещался ею прекрасно. Умывальник был в ржавых пятнах, унитаз, похоже, неделями не знал чистки. Или даже годами. Некрашенные кирпичные стены были густо покрыты «росписью» – чьи-то корявые инициалы, номера телефонов, признания в любви и бесконечная похабщина.

В шесть часов принесли обед – миску свиной тушенки с бобами. Кэсси к еде не притронулась.

Через три часа слабая лампочка потухла, и Кэсси осталась одна, в жуткой неуютной темноте, пропитанной запахом мочи и пота. Она лежала на тощем грязном тюфяке, безвольно протянув руки, и думала, придет ли конец этому кошмару.

В дополнение ко всему мисс Лилиан отказалась увидеться с Кэсси. От нее пришла лишь записка, в которой мисс Лилиан выражала досаду и негодование – как могла Кэсси так обмануть людей, которые столь многое сделали для нее.

В отчаянии Кэсси написала Рорку по парижскому адресу, что оставался у нее. Кэсси надеялась, что он, получив такие известия, немедленно приедет в Гэллахер-сити и убедит своего отца, что она неспособна на такие поступки. Но, отослав три письма за неделю, никакого ответа она не получила.

Преисполнившись материнской заботой, Белл постоянно навещала дочь. Она даже привела адвоката Майка Бриджера, единственного, кто согласился взяться за дело Кэсси. Адвокат был одет в дорогой желтовато-коричневый костюм в стиле «вестерн», у него была даже настоящая темно-коричневая кожаная шляпа. А на ногах красовались отделанные на мысках серебром ботинки.

– У меня нет возможности платить адвокату, – сразу сказала ему Кэсси.

– Вот об этом ты не беспокойся, Кэсси. Я беру твое дело pro bono. Платить не придется, – объяснил он. На вид Майку Бриджеру было лет тридцать пять; симпатичное, чисто американское лицо с рассыпанными по курносому носу веснушками делало его облик еще моложе. Кэсси решила, что такому человеку можно доверять.

– Почему вы хотите противостоять Кинлэну Гэллахеру? – поинтересовалась Кэсси.

– Ты слыхала о некоем Дон-Кихоте?

Кэсси кивнула – в обширной библиотеке Гэллахеров было все.

– Да.

– Тогда можешь считать, что я время от времени люблю сразиться с ветряными мельницами. Кроме того, я считаю, что ты невиновна.