В это же время большую часть моего почтоваго ящика начали заполнять анонимныя письма. Обыкновенно они были следующаго содержания:

«Как это было с той бедной женщиной, которая у вас просила милостыни и которую вы избили ногами?

Поль При».

Или еще так:

«Вы проделывали вещи, которыя никому неизвестны, кроме меня. Я вам советую раскошелиться на пару долларов, а то придется вам услышать о —

Гэнди-Энди».

И все в том же роде. По желанию, я бы мог продолжать цитаты, пока не надоест читателю.

Вскоре выдающийся листок республиканцев «изобличил» меня во взяточничестве en gros, а руководящий орган демократов «точно установил факт» моей попытки избежать наказания подкупом.

(Эти случаи доставили мне два новых эпитета: «Твэн, грязный взяточник» и «Твэн, отвратительный подкупщик правосудия»).

В то же время крик «об ответе» на все ужасныя предявленныя ко мне обвинения стал пастолько силен, что редактор и вожаки моей партии уверяли, что дальнейшее молчание равнялось бы моей политической гибели. Как бы в подкрепление таких ререний на следующих же днях появилось в газетах воззвание:

«Взгляните на этого человека!» Кандидат независимых все еще соблюдает. Потому, конечно, что ему нечего отвечать. Все предявленныя к нему обвинения вполне доказаны и могут быть еще и еще раз подтверждены его собстванным настоящим молчанием, так что отныне он изобличен на веки. Независимые! взгляните же на вашего кандидата! Взгляните на этого позорнаго клятвопреступника! На этого Монтанскаго вора! На этого клеветника усопших! Полюбуйтесь вашим барахтающимся в грязи Delirium Tremens! Вашим подлым взяточником! Вашим отвратительным подкупщиком правосудия! Разсмотрите, оцените его вполне, и тогда скажите: можете-ли вы подать голоса за такого субекта, который, благодаря мерзким преступлениям, заслужил этот прискорбный ряд титулов и не осмеливается даже открыть рот, чтобы опровергнуть хоть один из них?!?!

Очевидно, отмалчиваясь, не было никакой возможности развязаться и потому, глубоко удрученный, я решил, наконец, «ответить» на всю эту кучу безпричинных обвинений и скверной озлобленной лжи. Но не успел я еще окончить моего «ответа», как на следующее утро Листок преподнес новую совсем свеженькую мерзость, серьезно обвиняя меня в том, будто я сжег больницу для умалишенных со всеми ея обитателями, потому что она загораживала вид в даль из моей квартиры. Это повергло меня в род паническаго ужаса. Затем появилось обвинение, что я отравил моего дядю, дабы завладеть его имуществом, при чем предявлялось энергическое требование вскрыть его гроб. Это довело меня почти до границ сумасшествия. Когда же, вслед за сим, я был обвинен, что, как попечитель воспитательнаго дома, кормил питомцев пищей, предварительно разжеванной несколькими моими беззубыми, дряхлыми и больными родственниками, — у меня подкосились ноги и я потерял сознание. В заключение, в качестве почтеннаго и достойнаго увенчания всех этих постыдных нападок, воздвигнутых на меня из-за партийной ненависти, были откомандированы девять штук маленьких, еле двигающихся ребятишек, всевозможных цветов и оттенков, которые, во время одного из митингов, бросились на ораторскую трибуну и уцепились за мои ноги с криками: «Папа, папа!»

На этом все кончилось. Я опустил мой флаг и сдался. Претензия баллотироваться на губернаторскую должность в штате Нью-иорк оказалась для меня непосильной; я снял свою кандидатуру и с сердечным прискорбием подписал мое заявление избирателям так:

«Преданный вам, когда-то порядочный человек, а ныне — У. К., М. В., П. М., D. Tr., Г. В., и О. П. П.  — Марк Твэн.