Видно было, как свет от фонаря постепенно меркнет под ясенями. Притихшие гости повернули к дому.
— Там у них три камина зажжены, — сказал Том Брэнгуэн и взглянул на часы. — Я велел Эмме разжечь их к девяти, а дверь на задвижке оставить. Сейчас полчаса только и прошло. Три камина топятся, лампы горят, а постель Эмма им грелкой согреет Так что, думаю, все будет как надо.
Вечеринка пошла теперь тише. Беседа вертелась вокруг молодых.
— Она сказала, что не хочет служанки в доме, — говорил Том Брэнгуэн. — Дом не такой большой, чтобы кто-то все время крутился под носом. Эмма будет делать что надо и уходить, чтобы они вдвоем оставались.
— Оно и лучше, — сказала Лиззи, — свободнее.
Пошел неспешный разговор. Брэнгуэн взглянул на часы.
— Пойдем, споем им, — предложил он. — А скрипки мы найдем в «Петухе и малиновке».
— Давай, — согласился Фрэнк.
Альфред молча поднялся. С ним поднялся зять, а также один из братьев Уилла.
Они вышли впятером. Ночь сверкала звездами.
Сириус, как маяк, мерцал у края холма. Орион, величественный, великолепный, клонился к горизонту.
Том шел с братом Альфредом. Под пятками их звенела мерзлая земля.
— Хороший вечерок, — сказал Том.
— Ага, — отозвался Альфред.
— Приятно прогуляться.
— Ага.
Братья шли бок о бок, остро чувствуя свою кровную связь. Но Том, как всегда, ощущал себя младшим.
— Давненько ты от нас отделился, из дома уехал, — сказал он.
— Ага, — сказал Альфред. — Я думал, что старею, а оказывается — нет. Все вокруг ветшает, а сам вроде — нет.
— Ну, а что обветшало-то?
— Да многие люди — близкие, с которыми общаешься, которые общаются с тобой. Всех их жизнь обломала. Вот и приходится шагать одному, и шагаешь, пускай и на погибель. Да и тогда никого не будет рядом.
Том Брэнгуэн раздумывал над сказанным.
— Похоже, тебя не обламывали, — сказал он.
— Нет. Ни разу, — гордо отвечал Альфред.
И Том почувствовал, что старший брат смотрит на него с легким презрением. И он поморщился под гнетом этого презрения.
— Каждый идет своим путем, — упрямо сказал он. — Может, только у собак иначе. А те, кто не умеет брать то, что дают, и отдавать то, что взято, должны идти в одиночку или завести собаку, чтоб бежала за ними.
— Можно и без собаки обойтись, — сказал брат.
И вновь Том Брэнгуэн стушевался, решив, что брат — не ему чета. Но коли так — что поделаешь. Может, и лучше шагать одному, да только не по нем это.
Они шли полем, где округлость холма обдувал легкий и пронзительно свежий ветерок, шли под звездами. Перейдя по ступенькам через ограду, они очутились возле дома Анны. Огни были погашены, только через шторы нижних комнат и спальни наверху пробивался отсвет камина.
— Лучше оставим их в покое, — сказал Альфред Брэнгуэн.
— Нет, нет, — запротестовал Том, — споем им в последний раз.
И через четверть часа одиннадцать изрядно подвыпивших мужчин тихонько перелезли через ограду под сень тисовых деревьев в саду под окнами, где через шторы горел отсвет камина. И раздались пронзительные звуки — две скрипки и флейта-пикколо так и взвыли в морозном воздухе.
«Вольготно стаду на лугу», — нестройно затянули мужские голоса.
Когда раздалась музыка, Анна Брэнгуэн вздрогнула, прислушалась. Она даже испугалась.
— Да это гимны поют, — шепнул муж. |