И он недвусмысленно намекнул мне, что торопиться со своими противниками не стоит. Нужно поиграть со своей добычей. Повиноваться каждой команде Господина. Он даже предложил мне взятку: если я сделаю так, так он приказал, то он будет продолжать присылать ко мне 152-ую каждую ночь.

Именно поэтому я намеревался убить своего противника ровно за три секунды.

У меня внутри все сжималось, когда я думал о прошедших двух неделях. И я не мог не задуматься, какими станут мои ночи после сегодняшнего вечера. Ее не должно быть рядом. Это было все, что мне нужно. Хотя я уже начал думать, что это было не то, чего я хотел.

С той ночи, две недели назад, когда она умоляла меня позволить ей умереть и когда она заговорила со мной по-русски после того, как я назвал ее шлюхой, мы почти не разговаривали. В ту ночь я позволил себе подпустить ее близко к себе. Я расспросил ее о многом. Слушал ее слишком долго.

Так много чувствовал.

Я зажмурился, пытаясь прогнать воспоминания о том, как она просила позвать охранника, чтобы тот трахнул ее вместо меня; о том, как сильно меня это разозлило. Омерзительная сцена с ней, лежащей под Призраком. Что-то внутри меня сломалось, когда она молила меня об этом.

Она не была шлюхой. Я не имел в виду то, что сказал. Я был взбешен, выкрикивая это. Я не знал, что она русская. Ее темные волосы и черты лица говорили мне о том, что она больше похожа на грузинку. И это заставляло меня еще больше ее хотеть.

Она была, как я.

Господин все еще посылал ее ко мне каждую ночь. Я кончал в нее, когда наркотики заставляли ее нуждаться во мне. Но мы никогда больше не говорили. Она спала в углу камеры, а я оставался на своем матрасе. Она знала, что я не хотел большего от нее. Она никогда не просила о большем. Я давал ровно столько, сколько готов был давать.

План Господина — поиметь мой разум — не сработал. Я просто не мог этого допустить. Сегодня я брошу ему вызов, а в наказание он заберет у меня 152-ую. При этой мысли я опустил глаза вниз на свои руки, сжимающие Кинжалы. Они тряслись.

Мой разум затуманился, рисуя картинки стонущей 152-ой, когда я брал ее, как свою. Ее прикосновение было чувственным, пока она скользила руками по моей спине. Выражение ее глаз, когда она была уже не под контролем наркоты, было таким желанным. Так было, когда проявлялось ее истинное «я». Взгляд, в котором читалась благодарность. Взгляд, который сжигал меня на месте.

Krasivaya (красивая).

Шаги по каменному полу снаружи клетки заставили меня подойти к решетке. Мимо меня проходил 667-ой. С него капал пот. Было несколько порезов от предмета, похожего на цепь с лезвиями. Он дернул подбородком, проходя мимо.

Его мону привели всего через несколько минут. Она быстро вошла в его камеру. Когда она проходила мимо, то я впервые внимательно на нее посмотрел. Она была привлекательной, но совсем не такой, как 152-ая, но все же достаточно симпатичной. Но именно выражение беспокойства на ее лице, когда она вбежала в камеру, заставило мой желудок перевернуться. Она заботилась о нем достаточно, чтобы броситься к нему на помощь после того, как он был ранен. Я нахмурился. Не мог вспомнить ни одного случая в своей жизни, когда кто-то утешал бы меня. С другой стороны, я был ранен только в детстве, выясняя, как сбежать из клетки. Выясняя, каким оружием пользоваться, и самое сложное — учиться убивать.