|
Он вышел, привычно кинул взгляд на лошадей в корале. Усевшись на изгороди, Дженкинс начищал до блеска стремя, а машина желтела неожиданным пятном под крышей, где хранился фураж. Он чувствовал себя опустошенным и несчастным. Впервые за долгое время ему захотелось с кем-нибудь посоветоваться, но не было человека, который мог бы ему что-нибудь посоветовать. За окном он с трудом различал фигуру Матильды, следившей за ним взглядом: не понимая причины, она чувствовала его отчаянное состояние и не знала, как утешить его и успокоить. Так можно или нельзя потерять тридцать восемь лет жизни? Даже собственной? Нет! И это "нет" с такой силой рвалось из его груди, что он готов был разрыдаться. Он оседлал серую кобылу, происходившую от той, которую потеряла Матильда и благодаря которой ранчо получило свое название. Матильда на их ферме в Коннектикуте ездила без седла, как все дети, на неуклюжих рабочих лошадях. Когда ранчо было построено, купили лошадей, и среди прочих серую кобылу, которую выбрали для Матильды из-за покладистого нрава лошадки. В ту пору Матильде было уже тридцать. Не надеялся ли тогда еще Кэли Джон по своей наивности, что другой женится на ней? Матильда решила испробовать лошадь сама, без посторонней помощи и час спустя она уже возвращалась пешком, прихрамывая, с расцарапанной щекой и разорванным платьем. - Где кобыла? - закричал другой, завидев девушку. Широким и почти патетическим жестом указав на горы, Матильда произнесла: - Потерялась... На поиски кобылы ушло три дня. Еще не один год над этим случаем продолжали смеяться, потому что Кэли Джон был насмешник. Он пустил лошадь куда глаза глядят, - на тех землях в те времена торговали быками, двенадцать ковбоев за три недели с трудом сгоняли скот в кораль. Начинался пологий подъем. Здесь были лучшие пастбища - самая зеленая часть лугов, протянувшаяся у подножия горы, их называли еще foot-hills. Он направил лошадь вверх по склону, то с одной стороны, то с другой на глаза ему попадались его коровы, и он был удивлен, что забираются они значительно выше, чем он думал; тут он обернулся и посмотрел на равнину. Что какой-то Г, Э, О или В решил убить его, было само по себе странно, потому что в те времена в окрестностях городов следовали скорее жестокому пограничному закону, чем государственному. Если был у кого враг, то в спину его не убивали, поскольку у каждого было право убить человека с оружием в руках. Никому тогда, 15 августа 1909 года, не было известно, что он будет возвращаться по тропе, которую они называли между собой тропой койотов. Никому, кроме другого... Кэли Джон заявил ему, уезжая: - Возвращаться буду по тропе койотов. Там нужно снова поставить загородку... И он ее действительно поставил. Недалеко от дороги, в миле от того места, где сидел в засаде Ромеро. Как об этом мог знать убийца? Этот вопрос сразу же пришел ему на ум, так же инстинктивно, как рука его выхватила револьвер и нажала на курок. А то, что убийца был в курсе, это точно. Когда Кэли Джон убедился, что мексиканец мертв, он направился к его лошади, которая неподвижно стояла под дождем, и внимательно осмотрел ее. Лошадь спокойно дышала, а не водила боками, как было бы после долгой скачки, если бы Ромеро, к примеру, уже долго гнался за Кэли Джоном и, увидев, что тот сворачивает на тропу койотов, срезал бы дорогу, чтобы напасть на него из засады. |
