Машинально он читал имена, даты. 1908... 1911...
Он знал стариков, кто в те времена, когда он здесь объявился, сумели уже стать по большей части значительными людьми и ходили в черных рединготах, светлых брюках и широкополых шляпах а-ля Дикий Запад. Они снова оказались перед его внутренним взором, они сидели за столом для фараона или рулетки у Малыша Гарри, не за теми столами, где затевали потасовки пьяные или еще не совсем пьяные шахтеры, а за теми, что оставляли для них специально и где золотые доллары возвышались перед каждым ровными стопочками.
Что говорить - его жизнь началась тут, и он насупился, увидев на последней могиле имя китайца, который был отцом его китайца, Чайна Кинга - отец его долго держал маленький ресторанчик на открытом воздухе.
Ни слова не говоря, Кэли Джон проследовал перед комичным кладбищенским сторожем, презрительно взглянув на фотографии мертвецов и повешенных, которые тот ему предлагал.
Где Санбурн? Здесь было десять тысяч жителей, и Кэли Джон - один из этих десяти тысяч. Повсюду были улицы, шахты, салуны, театр; вдоль улиц, по краям которых стояли деревянные дома или дома из необожженного кирпича, беспрестанно сновали всадники.
Город, как и халупы вокруг шахты "Марина", растаял. Теперь он был совсем маленьким, очень чистым, с одноэтажными домами, выкрашенными в белый цвет, и островками зелени.
Зачем Кэли Джон в самом деле сюда приехал? Накануне, засыпая, в неясной поэтической полудреме, он без колебания ответил бы: "За правдой".
Теперь ему не произнести этих слов, не покраснев. За какой правдой?
Правдой о пуле, которую он получил в руку? О человеке, с которым они когда-то, он и другой - длинные и тощие, как Майлз Дженкинс, - сошли с маленького поезда, в вагонах которого не было стекол, воды не хватало и он то и дело делал остановки?
Кэли Джон шагал по улицам, и ему казалось, что он совершенно один.
Среди прочих маленьких городских банков он заметил один знакомый, но тот даже находился не на старом месте. "Санбурн-палас" исчез, испарился, на его месте было пусто, какой-то перекресток, но вывеска конкурировавшего некогда с ним салуна - "Эльдорадо" - удивила Кэли Джона.
У Малыша Гарри играли, но находились у него в салунах и женщины, которые пели и танцевали - у них были большие груди и толстые ляжки, которые подчеркивались очень узкими корсетами.
В "Эльдорадо" только играли, женщин не было, и Кэли Джон подошел к салуну, читая рекламные объявления, из которых явствовало, что заведение осталось совершенно таким, каким оно было в 1880-м, в них уточнялось, что именно этот салун посещали самые знаменитые ганмены Запада и что многие из них нашли тут свою смерть.
Он толкнул дверь и узнал бар с самой длинной стойкой, какую он когда-либо видел, с зеркалами, бутылками - старые бутылки здесь не выбросили - и фотографиями. В глубине по-прежнему стояли столы с объяснительными табличками.
- Вы знали Малыша Гарри? - спросил у хозяина, стоявшего за стойкой, Кэли Джон.
- Я здесь всего три года...
У хозяина был сильный славянский акцент. Он, наверное, обосновался в Санбурне сразу, как прибыл из Европы.
- В этой брошюре вы найдете всю историю города, - добавил он.
Справа, на улице, вернее при выходе на эту улицу, зияла дыра, похожая на вход в ущелье, - это была самая знаменитая в тех краях шахта, на которой он работал.
А совсем рядом дом, он внимательно оглядел его, и горло у него перехватило. |