Изменить размер шрифта - +

     А совсем рядом дом, он внимательно оглядел его, и горло у него перехватило.
     Именно тут в блестящие периоды, когда у них заводились деньжата, они жили оба на полном пансионе у прекрасной Луизы, довольно полной брюнетки, которая была похожа на императрицу Евгению и в которую все они были влюблены.
     Иногда вечером Энди возвращался понурив голову, ложился рядом с ним у Луизы был только один просторный дортуар - и заявлял с деланным равнодушием:
     - Завтра уезжаем отсюда.
     Это значило, что он проигрался. Это случалось нечасто. Он не играл как все остальные. Да он и не был как все. В его облике была некая нервозность, которая не встречается у этих мужчин, выдубленных солнцем и изъеденных песком из шахт. Лицо у него так и оставалось бледным, и он был любимчиком Луизы, которая считала, что у него девичья кожа.
     Вечерами напролет он, отмечая все выигрыши, сидел у стола с рулеткой и был поглощен расчетами, в которых Кэли Джон ничего не понимал. Иногда Малыш Гарри посматривал на Энди с повышенным вниманием, хотя шантрапа, к которой они принадлежали, его не интересовала.
     - Сразу видно, что ты сын училки! - пошутил однажды Кэли Джон, взглянув на листочки, испещренные цифрами.
     Компаньон не засмеялся, только втянул в себя воздух.
     Он и правда был единственным сыном учительницы из Фарм Пойнт, так что, будучи еще ребенком, в школе был как у себя дома. Не потому ли у него так рано зародились мысли о побеге.
     В двенадцать лет он заявил:
     - Я уеду, и вы все обо мне еще узнаете.
     В тринадцать - четырнадцать он сам выбрал себе в друзья Кэли Джона, может быть, потому, что чувствовал в том собачью покорность и преданность.
     Если их наказывали, он с уверенностью заявлял:
     - Пусть. Однажды они поплатятся.
     Он много читал, знал все истории про Запад и границу. В шестнадцать он по случаю купил книжку по геологии.
     - Думаешь, мать тебя отпустит?
     - Это как ей захочется. Если отпустит, мы расстанемся по-хорошему, с поцелуями. Если нет, я все равно уеду.
     А Кэли Джон бы не отважился уехать без родительского согласия. К счастью, у него было много братьев и сестер. Единство семьи не так много значило для его родителей.
     ...Еще одна табличка, дом, который показался ему совсем маленьким, а ведь в воспоминаниях он остался самим воплощением роскоши: театр Санбурна, который называли "Клеткой для попугаев".
     Такой же, как был. Турникета больше не было, но та же конторка, где платили за вход и продавали сувениры, гид открывает дверь в пыльный зал с ложами, как будто висящими в воздухе, сцена с выцветшим занавесом, фотографии звезд: Лили Пиктон, Линда Лу, Мадам Мусташ. Блондинка Мери...
     Он бы вернулся к машине и уехал, не заметь знакомый дом с верандой, а на веранде - старика, который качался в кресле-качалке. Он не мог вспомнить поначалу его имя. Его взяло сомнение: не подводит ли память, особенно из-за длинной белой бороды? Однако Кэли Джон отважился подойти поближе.
     - Доктор Швоб? - поинтересовался он.
     Старик взглянул на него, нахмурил густые белые брови.
     - Я тебя не узнал, сынок. Тем не менее то, как ты произносишь мое имя, наводит на мысль, что ты тут когда-то был. Входи. Бери стул...
     Взгляд его не утратил живости. Зубы были длинные, и из-за этого казалось, что он скалится.
Быстрый переход