— Теперь — не очень, — сказала я, принюхиваясь к аромату яичницы и вспоминая, что ела-то я в последний раз вчера в Жолимоне, если не считать кофе и круассана в том кафе, где остался мой «пежо». — А у вас большая семья?

— Теперь — не очень. — Никс гоготнул. — Слушай, Лени, ты не обижайся, если я наболтал тебе лишнего. Я всегда треплюсь, когда нервничаю, это с коллежа так. Я же самый здоровый, нельзя показывать, что нервничаю, вот я и несу, чтобы посмешнее было. Джинни даже зовет меня «трепло Рости». Но я не трепло, Лени, честное слово! Я просто…

— Ты, Никс, просто голова. Я не ела с самого утра.

— С ума сошла! Где у тебя инструменты?

— Какие, Никс?

— Ну ложки, вилки. Чем мы ее есть будем? — И он плюхнул сковородку прямо на стол! — Суперстол, деревянный! — добавил он, ласково погладив древнюю столешницу. — В Нью-Йорке все балдеют от деревянных вещей. Хлеб давай!

Я показала, где взять хлеб, присела к столу, и мы принялись есть яичницу прямо со сковороды, причем ложками! Видел бы мой брат…

— Ты бы хоть шляпу снял, — сказала я, когда Никс по-свойски протянул мне бутылку, и тоже вопреки всем представлениям об этикете отхлебнула прямо из горлышка.

— Лени, тут так тесно, а моя сеструха с ума сойдет, если я ее испорчу. Она ж из последней коллекции, а показ в ноябре. Знаешь, как они всей командой меня в Париж собирали? У меня нормальный костюм был, хороший, от «Хуго Босс». А они мне: фигня твой Хуго! У него рукава морщат, а ты, говорят, Оникс, должен им всем там в Париже показать, что мы, американцы, умеем. Ну и сработали мне это все — костюм, ботинки с ремнем, и, не поверишь, даже три рубахи! Я сначала отказывался, конечно, но потом, гляжу, ребята завелись по-серьезному, думаю, о'кей, подкинул им деньжат, пускай тачают. Я ведь тоже, когда придумаю что-нибудь, к примеру, новый сорт колбасы или там агрегату какую модернизацию, я ведь тоже сам не свой, пока не доведу дело до конца. Так и они — кто ботинки, кто этих самых лошадок. — Никс пощелкал по ременной пряжке. — Ты уж извини, Лени, я тебе насчет Вашингтона трепанул, сама понимаешь. Их мне сеструхина компаньонка сковала, Сюзи, ювелирша. Такая, я тебе скажу, мулаточка, кровь с молоком! Они с моей Джинни давно вместе — Сюзи всякие штучки-дрючки из серебра клепает для сеструхиных шляп.

— Так твоя сестра занимается шляпами? Прямо как Коко Шанель! — После хорошего глотка вина мне расхотелось идти куда-либо, сидела бы и болтала с этим смешным парнем.

— Знаешь про Шанель? Она кумир моей Джинни!

— Давай выпьем за твою Джинни! — Я как бокалом отсалютовала бутылкой.

— Давай! — обрадовался Никс и полез в холодильник, видимо, за бутылкой для себя. — Тут только пиво, — грустно сообщил он.

— Ты не любишь пиво?

— Люблю. Но сейчас ты будешь знакомить меня с девушкой, а, если я выпью пива, будет пахнуть. Пиво это не вино.

— Эстет, — сказала я, передавая ему бутылку. — С какой такой девушкой я буду тебя знакомить?

Он вздохнул, глотнул вина, поправил шляпу, потупился.

— Понимаешь, моя Джинни всего на полтора года старше меня. А она — модный шляпный дизайнер в Нью-Йорке, ну очень известный, прямо как ваша Коко Шанель! И я тоже всю жизнь хочу чего-нибудь необыкновенного, чтобы не как у всех. Но я же не могу бросить наше мясное дело, взять и, как Джинни, махнуть в Нью-Йорк.