Он возвращается, вытирая руки о штаны. Я с трепетом смотрю на лампочку.

— Я был электриком до начала войны, — объясняет он.

— Спасибо.

Он пожимает плечами. Чинит дверь, затем осматривает маленькую комнату.

— Лучше, чем ничего. Очевидно, мечеть рядом не используется. Ты могла бы... работать там. Спать здесь. Так у тебя будет безопасное место.

Я смеюсь.

— Безопасное? Что такое безопасность?

Он тоже смеётся.

— Верно. Но это лучше, чем улицы.

Неловкое молчание. Я не знаю, что делать. Он тоже.

— Ты серьёзно относишься к этому? – спрашивает он. — Как только ты начнёшь, не думаю, что будет легко остановиться.

— У вас есть идея получше? — спрашиваю я. — Я сказала вам, что не хочу этого делать. Меня тошнит от одной мысли об этом. Но... у меня нет другого выбора. Я перепробовала все варианты. Я не ела целую неделю. Несколько дней назад я украла кусочек хлеба, и мне чуть не отрубили за это руку. Никто не поможет мне. Я не знаю, что ещё делать. Вы… вы дали мне деньги и еду за… за это. Может, кто-то другой тоже даст.

Он потирает лицо обеими руками.

— Как тебя зовут?

— Рания.

— Рания, я Малик. — Он делает шаг ближе. — Ты очень красивая девушка, Рания. Я не твой отец, брат или муж. Не могу указывать тебе, что делать. Я просто солдат. Я бы не хотел, чтобы девушка из моей семьи занималась таким.

— Тем не менее, вы бы помогли ей. Если бы она была в отчаянии.

— Да, помог бы.

— Мне некому помочь. Вы мне помогли. Я не хочу делать это, но должна, чтобы есть.

— Думаю, я понимаю. Хочу, чтобы дело до этого не дошло. Ты мне нравишься. У тебя есть дух. Ты очень красивая.

Он делает ещё один шаг, и я заставляю себя стоять спокойно. Осматривает меня с головы до ног. Малик поднимает руку и касается моего бедра. Я пытаюсь не вздрогнуть. Он милый в этом. Не заставит меня силой, не начнёт, пока я не буду готова.

— Я не знаю, что делать, — молвлю я.

— Думаю, ты научишься.

Я слышу это, звук, который станет моей жизнью: звяканье пряжки ремня.

В этот раз было не так уж плохо. Не больно, как в первый раз. Сейчас он нежнее, когда трезвый. Я закрываю глаза и не шевелюсь. Это быстро заканчивается.

Перед уходом он даёт мне деньги. Останавливается и смотрит на меня.

— Рания, если ты собираешься этим зарабатывать, придётся делать вид, что тебе нравится. Так будет лучше для тебя, — произносит он, потирая лицо, как делал раньше. — Я пришлю к тебе кого-нибудь, для работы. Клиента.

Он отворачивается.

— Спасибо, что помогли мне, Малик.

Он пожимает плечами.

— Я не вернусь. Думал, что у меня есть совесть, но это... это слишком странно для меня. Я сделал для тебя то, что мог. Возможно, Аллах простит меня, возможно, нет.

— Вы верите в Аллаха? Я – нет.

— Не знаю,— говорит он. — Я хочу, но виденное мной заставляет задуматься. Я не хочу думать, что Аллах, который возлюбил нас, позволит такой хорошей девушке, как ты, прибегать к подобным вещам.

— Вот почему я не верю. Я была хорошей девочкой. Ходила в мечеть. Молилась. Носила хиджаб. Уважала своих родителей. Но вот я здесь. Сейчас я проститутка, — говорю я, а слова отдаются болью. Я повторяю их, чтобы облегчить боль. — Я шлюха.

Малик съёживается.