Жуков, который перестал со мной разговаривать после инцидента с цирком, через год сменил гнев на милость и начал здороваться. А сейчас, после того как одобрили мой вариант, снова перестал меня замечать.

Забегая вперед скажу, что ни его, ни наш проект строить не стали, площадку отдали под проект центральной библиотеки, а когда проект библиотеки был готов, все опять переиграли и на этом месте запроектировали и построили обком партии.

Анатолию Васильевичу я объяснял, что это только эскиз, что это очень престижно, и если институт получает заказ на этот проект, то он попадет к нам в мастерскую, и тогда определится авторская бригада. Однако он, очевидно, этому не поверил. Во всяком случае он как то сразу охладел к этому проекту а мне сказал даже с некоторым раздражением:

– Что это вы, Александр, заставили весь угол своими подрамниками? Вынесите их в коридор, или на лестницу, или куда нибудь подальше.

В нашей мастерской архитекторы и конструкторы сидели довольно плотно. Кульманов тогда еще не было, и мы все работали за чертежными столами. В этих столах верх был в виде чертежной доски с роликовой рейсшиной. Он откидывался и под ним оказывался большой вместительный ящик, наполненный всяким хламом. У Анатолия Васильевича был двухтумбовый стол, заваленный различными папками со сметами и процентовками. Он был архитектором, но сам не проектировал. Рисовать эскизы, как я понял по нескольким его почеркушкам, он побаивался, так как очевидно очень давно не занимался этим делом. У него была заячья губа и катастрофический заем – одна прядь, вырощенная на левом виске, наматывалась на всю голову. Он очень раздражался, когда Лидия Федоровна неожиданно распахивала дверь при нашем открытом балконе и вся его прическа перелетала на левое плечо. Вообще у меня с Анатолием Васильевичем сложились очень интересные отношения. Он меня всячески поощрял, давал мне самые интересные объекты, за что я ему был очень признателен. Он тоже не оставался в накладе – я его вписывал автором во все проекты и даже в статьи, которые я публиковал. Он за этим следил, и если моя фамилия стояла первой, а его второй, переигрывал это, ссылаясь на то, что авторов нужно писать по алфавиту. Когда же я поступил в аспирантуру, он не был в восторге, меня не стал поздравлять и, как человек серьезный, сказал мне.

– Я знаю, что вы поступили в заочную аспирантуру, и вам, как аспиранту, полагаются различные льготы: один день недели свободный, часы для работы в библиотеке и прочее. Так вот, не вздумайте писать заявления на этот счет, я его все равно не подпишу в ваших же интересах. Вы должны заниматься проектированием, а не всякими там книжками – это не основное.

О своем теплом отношении ко мне он говорил только когда напивался, а позволял он это себе или в редких совместных командировках, или на институтских вечерах. Пить ему запрещала супруга, так как после выпивки действия его становились мало предсказуемыми. Так вот, когда мы выпивали в какой нибудь компании с заказчиками, он успевал набраться быстрее всех, потому что после каждой выпитой нами рюмки он выпивал вторую без тостов. Он говорил:

– Вы себе закусывайте, а я выпью пока еще одну рюмку. Я имею на это право, как руководитель коллектива, – быстро выпивал и тут же начинал выяснять отношения. – Шура! Вы знаете, как я к вам хорошо отношусь. Но я вам должен сказать честно при всех. Вот мы с вами являемся автором этого проекта. Вы, наверное считаете, что вы хороший архитектор, потому что вы рисуете, компонуете и так далее. А я при всех скажу, что вы плохой архитектор.

– Конечно, – поддерживал я, – для архитектора неважно, умеет ли он рисовать компоновать и вообще проектировать.