Католическая ассоциация под руководством Дэниела О’Коннелла по-прежнему преуспевала в Ирландии. Римско-католическая церковь поддерживала ее и оплачивала из своих денег членские взносы, а сам О’Коннелл стал одним из героев либеральной реформы. Ирландия подходила на роль жертвы не меньше, чем Сицилия или Греция, и о «бедных ирландцах» вскоре привыкли говорить как о народе, а не как об отдельном классе. Георг IV ничуть не помогал делу. Он написал Роберту Пилю: «Король опасается распространения слухов о том, что он якобы благосклонно относится к католическим притязаниям… И он более не намерен мириться с тем, что вопрос католической эмансипации продолжают обсуждать в его кабинете». Разумеется, это письмо было показано многим, в том числе Веллингтону, который написал: «Если мы не можем избавиться от Католической ассоциации, нам остается надеяться на гражданскую войну в Ирландии».

Разговоры о гражданской войне шли всегда, но страсти особенно накалились, когда в 1825 году политик-реформатор сэр Фрэнсис Бердетт представил в парламенте Билль об эмансипации. В конце апреля 1825 года билль был одобрен палатой общин. Пиль и лорд Ливерпул пригрозили уйти в отставку, если законопроект преодолеет последние препятствия. Ливерпул заявил: «Я с особым неприятием отношусь к римской католической религии, поскольку она проникает во все уголки домашней жизни и насаждает систему тирании, не имеющую себе равных». Знакомый клич «Нет папистам!» снова разнесся по стране. Палата лордов отклонила законопроект, но всем было совершенно ясно, что ради естественной справедливости и сохранения мира в стране католикам в конце концов позволят добиться успеха.

Затем случился финансовый крах 1825 года — лопнул еще один пузырь алчности и самоуверенности. К середине 1826 года работавшие без передышки фабрики были вынуждены закрыться, работников перевели на сокращенный график работы. Казалось естественным и даже неизбежным, что несколько лет подряд экономика переживает подъем, а затем идет на спад. Никто до конца не понимал смысла этого урока. Экономические качели, как иногда называют это явление, были самым ярким символом этого финансового века. Жестокая паника длилась десять дней — на это время многие крупные организации закрыли двери, пережидая бурю.

Финансовый кризис совпал с католическим кризисом, одинаково ударившим по землевладельцам, фермерам, ремесленникам и социальным реформаторам. «Что касается министров, — замечал один член парламента, — они полностью доказали свою неспособность к управлению. Никогда еще в обществе не царило столь единодушное убеждение в несостоятельности министров, как в настоящий момент; никогда столь общим не было чувство, что все сословия уповают на их отстранение, видя в этом свою единственную надежду».

Положение существенно осложнялось хроническим дефицитом зерна в результате неурожая. Очень немногие люди имели землю в собственности, и нехватка зерна означала вполне реальное всеобщее бедствие. Многие предприятия и промыслы были вынуждены закрыться. Евангелисты опасались, что Господь в порыве праведного гнева занес над страной Свою руку. Эдвард Ирвинг начал свое провидческое служение двумя годами ранее, и теперь многие считали его порицания и пророчества абсолютной истиной. Неужели следовало ожидать второго пришествия? Разговоры об апокалипсисе, ниспосланном свыше наказании и грядущем гневе Господнем не утихали. В 1822 году Джон Мартин написал картину «Разрушение Помпеи и Геркуланума», в 1834 году был опубликован роман Эдуарда Булвер-Литтона «Последние дни Помпей».

Парламент вел себя более практично и приземленно. К большой досаде землевладельцев и фермеров, со складов было отпущено полмиллиона кварт бондового зерна. Каннинг объявил об этой мере глубоко недовольной палате общин. «Я никогда не видел, — заметил один наблюдатель, Томас Криви, — ничего подобного той ярости, в которую речь Каннинга привела землевладельцев-вигов и землевладельцев-тори, хотя тори все же бесновались намного сильнее».