Она уже собралась уступить, как самообладание вернулось к ней, и она также воспротивилась:

— Но это невозможно! Еще и пяти часов нет!

Эдуард взял ее за руку и повел к дверям:

— Тогда мы не будем ждать. Вернетесь и заберете их завтра.

Она очнулась лишь в такси, так мгновенно все произошло. Лишь красное пятнышко на запястье напомнило ей, что Эдуард сильно сжал ее руку. Он увидел, как она машинально потирает это место, и выражение его лица полностью переменилось.

— Любимая, вы должны простить меня, — взмолился он, — вы неожиданно заупрямились, а мне так хотелось избавиться от того напыщенного человечка, который, кажется, воображает, что имеет на вас какие-то особые права. Если это ваш хозяин, то следовало бы выбрать кого-то менее близорукого и упрямого.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — Она потихоньку приходила в себя, с удивлением сознавая, как волна протеста поднимается в ней. — Мистер Симмондс мыслит совершенно разумно, и вот уже три года он для меня прекрасный хозяин. А у вас нет никакого права поступать со мной подобным образом!

Она еще подумала, что можно попросить шофера остановиться, но Эдуард, прочитав ее мысли, снова завладел ее рукой. Она застыла в оцепенении, он же, понимая, что она может выскочить из машины на ходу, решительно пресек такое ребячество.

— Сейчас я вам все объясню, будьте любезны выслушать, — объявил он.

— Не желаю я слушать! Не желаю! — Она подумала, может, таксист обратит внимание, а потом решила, что если он получил хорошие чаевые, то наверняка все проигнорирует. Она притихла, а Эдуард переменил тактику и заговорил, смягчившись:

— Так-то лучше, малютка. Глупо мне перечить, да еще и безо всякого повода. Я ведь вам не враг. Я сюда примчался даже без багажа, виной чему ваша несговорчивость, точнее, упрямство. Я же приготовил вам билет на рейс до Лондона, вернее, до Парижа, и был бы вместе с вами в аэропорту, потому что у меня там личный самолет. Но нет, вы порвали билет, бросив клочки к моим ногам, а потом, поговорив с Бьянкой, той же ночью покинули палаццо! Когда я об этом от нее услышал, то готов был ее придушить — с каким удовольствием сообщила она мне, что вы уехали! Поражаюсь вашей наивности, как можно ее болтовню принимать за чистую монету! Вы слишком пылкая девушка, Кэтлин, и я на вас сержусь!

Она глядела на него не отрываясь, взор его прекрасных темных глаз был не столько сердит, сколько печален, и в нем была такая нежность, что у нее перехватило дыхание.

— Я просто не понимаю, о чем вы говорите, — наконец обрела она дар речи.

— Но это так просто, — отозвался он. Потом, обратившись к водителю, граф попросил покатать их по парку, до его дальнейших распоряжений. Конечно, тот с охотой согласился.

Эдуард вновь обратился к ней. Кэтлин же торопливо поправляла прическу, которую растрепал ветер из открытого окошка. Она боялась, что выглядит совсем не так, как бы ей хотелось, ведь она не была готова к такому повороту событий. Но Эдуард, казалось, был другого мнения; прижав ее руку к губам, он поцеловал ее так нежно, что у Кэтлин снова закружилась голова.

— Вам не приходило на ум, что я люблю вас, Кэтлин? — спросил он охрипшим голосом.

Она растерялась от услышанного.

— Ну так? — настаивал он.

— Вы, — она лишь беспомощно тряхнула головой, — вы весьма ясно дали мне понять, что не интересуетесь женщинами всерьез. Вы же мне сказали, вы не хотите влюбляться в меня!

А он засмеялся над собственной глупостью и над ее слепой верой.

— Моя милая, совершенно верно, я очень ценил свою свободу и не хотел жениться; но, встретив вас, понял, что больше так не могу.