|
Нужно было выбираться наверх. Но где же верх? Трупы обнимали его своими безжизненными руками за плечи, прижимались холодными телами к спине, словно пытаясь заставить присоединиться к ним и умереть. Хамуул открыл клыкастую пасть, ловя ртом зловонный воздух и грязь, и уперся лапами в тела своих друзей. Раздирая трупы, из которых начала сочиться кровь, и изо всех сил расталкивая тела и землю, он продирался наверх – туда, откуда сочилась прохлада. Наконец он высунул голову из слегка утрамбованной земли и жадно вдохнул свежий воздух. Со стоном, вновь чувствуя боль от ран, Хамуул выкарабкался на свободу и упал, задыхаясь и дрожа от ужаса случившегося зверства. Его белый с коричневым мех был заляпан кровью и еще какой-то омерзительной жижей.
Хамуул попытался трансформироваться обратно в таурена, но от первой же попытки снова потерял сознание. Когда через несколько минут, как ему показалось, таурен пришел в себя, то смог вернуть себе истинный облик и хотя бы отчасти залечить раны. Чтобы полностью восстановиться, ему нужно было время. Морщась от боли, Хамуул поднялся на ноги и, вздрагивая, подошел к могиле, чтобы посмотреть, не мог ли выжить кто-то еще. К этому времени уже стемнело, но друид не нуждался в свете солнца, чтобы узреть масштабы трагедии. Погибли. Все погибли. И ночные эльфы, и таурены, он – единственный, кто выжил. Его большое сердце разрывалось от горя. Ноги таурена подкосились, и он рухнул тут же, рядом с ямой, в которой лежали его друзья. Он оплакивал погибших и оплакивал то, какой удар эта резня нанесет любой надежде на мир в будущем. По его морде текли слезы. Хамуул поднял голову и увидел священные ритуальные предметы, которые он и Дикая Лань принесли сюда, питая такие большие надежды. Они были сломаны: и прекрасная трубка, и простой старинный кубок. Растоптаны неосторожными ногами и упавшими телами. Они были разбиты вдребезги, без надежды на восстановление, как и его мечта о мире. Закрыв глаза, Хамуул снова, пошатываясь, поднялся на ноги. Он поднял руки к небу и попросил о помощи. Она пришла в форме совы – тихо ухая, птица пристроилась на ближайшей к нему ветке. Хамуул неловко пошарил в своих сумках и достал оттуда кусок пергамента. Поскольку флакон с чернилами, который он принес с собой, оказался раздавлен в суматохе, таурен написал короткую записку собственной кровью, а затем привязал ее к лапе совы. Та переступила с ноги на ногу, наклонила голову, чтобы пристально посмотреть на Хамуула светящимися глазами, но не стала сопротивляться странному ощущению. Хамуул прошептал имя Кэрна и представил себе образ старого верховного вождя тауренов. Когда он убедился в том, что сова исполнит его просьбу, друид с благословением отпустил ее. Она направилась на юго-запад. В направлении Громового Утеса. Хамуул с облегчением и благодарностью закрыл глаза и тихо опустился на землю. Он не знал, сколько будет лежать в ее объятиях – минуту или вечность.
Молодой орк был доволен тем, как народ принял его решения по восстановлению Оргриммара. Хотя некоторым, как, например, Кэрну и Эйтриггу, они пришлись не по нраву, большинство воспрянули духом при мысли о возвращении к орочьим корням. Гаррош был рад этому. Он часто выходил наружу, чтобы посмотреть на череп врага, сраженного Громом. Однажды, задумчиво потерев подбородок, он решил пойти дальше, чтобы почтить память своего покойного отца. Решиться на это было легко, но действительность оказалась уж очень болезненной и горячей. Он лежал на полу в своих покоях лицом вверх, заставляя свое тело не напрягаться, а оставаться расслабленным и спокойным. Над ним навис пожилой морщинистый орк с белоснежной копной убранных в хвост волос, не по годам крепкими мускулами и твердой рукой. В одной руке он держал острый узкий клинок, кончик которого регулярно макал в черную краску, в другой – небольшой молоток. В комнате было слышно лишь потрескивание жаровни, освещавшей помещение, и постукивание молоточка, которым орудовал орк-татуировщик, чтобы делать надрезы на лице Гарроша. |
