Хамуул довольно кивнул. Ночные эльфы отнеслись к этой встрече не менее серьезно, чем таурены. Он почувствовал, как напряжение стало рассеиваться, как на смену неодобрению и враждебности пришли уважение и надежда.

Таурен встал, поклонился Дикой Лани и нагнулся, чтобы поднять трубку. Затем он начал набивать ее травами и заговорил.

– Когда я зажгу трубку, мы начнем передавать ее от одного к другому по кругу, – объяснил он тем молодым друидам из ночных эльфов, которые никогда раньше не видели эту тауренскую церемонию. – Пожалуйста, когда очередь дойдет до вас, подержите ее в руках. Подумайте о том, чего вы хотите здесь достичь. Затем поднесите ее ко… – он замер.

Ветер переменился, и чувствительное тауренское обоняние уловило новый запах. Крепкий, знакомый, в любое другое время таурен не обратил бы на него внимания. Но Хамуул понимал, что сейчас, в этот хрупкий момент, он мог привести к гибели всего.

Орки.

– Нет! Остановитесь! – закричал Хамуул на родном языке орков, но было уже слишком поздно. Слова еще не успели сорваться с его губ, а смертоносные стрелы уже свистели в полете, пророча убийство. Двое ночных эльфов упали замертво с пронзенным горлом.

У тауренов и ночных эльфов вырвались крики ярости и тревоги. Дикая Лань резко повернулась, чтобы бросить на Хамуула взгляд, полный гнева и ненависти, который пронзил сердце таурена, словно копье.

– Мы пришли сюда с честными намерениями! – Вот все, что она сказала, прежде чем превратилась в кошку и набросилась на ближайшего орка – огромного, лысого, с кривыми клыками и гигантским двуручным мечом. Он рухнул под ее весом, меч вылетел из его рук и упал на траву. Оружие так и осталось валяться там, пока Дикая Лань вспарывала брюхо орка своими когтями.

– Бей синекожих! – загоготал предводитель нападавших.

Откуда они появились? Зачем? Неужели это дело рук Гарроша? Все это не имело значения. Случайно ли, или по злому умыслу, мирному собранию пришел невообразимо жестокий конец. Хамуулу оставалось защищать лишь троих… нет, поправился он, когда другой орк пронзил Дикую Лань копьем, пригвоздив ее к земле – лишь двоих ночных эльфов-друидов, которые все еще оставались в живых.

Отдавшись своему гневу и боли, таурен быстро принял облик медведя и бросился на ближайшую орчиху из этого варварского боевого отряда. Его товарищи-таурены сделали то же самое, каждый превратился в какое-то животное. У орчихи, размахивавшей двумя короткими мечами, не было шансов против громады Хамуула. Ее короткий крик прервался, когда он, навалившись всем весом, раздавил ее грудную клетку. Ему хотелось сдавить ее горло своими массивными челюстями, разорвать вену, почувствовать медный привкус крови, но он сдержался. Хамуул был лучше них.

Вокруг него друиды, чтобы защитить себя, перевоплощались в другие формы: буревестник, пикировавший сверху и терзавший лица орков своими острыми когтями; кошка с клыками и когтями, рвавшая и раздирающая плоть; и медведь – самая сильная из звериных форм. Повсюду лилась кровь, и ее запах практически сводил Хамуула с ума. Он едва держался за свой рассудок, помня, зачем пришел сюда, и как близко они подошли к мечте о мире всего несколько коротких, жестоких минут назад.

– Стойте! Стойте! Это же таурены! – раздался крик, пронзивший кровавую пелену боя. Собрав все оставшееся у него самообладание, Хамуул соскочил с орка, с которым сражался, и вернулся к своей истинной форме.

Он с опозданием понял, что его ранили – в форме медведя друид даже ничего не почувствовал. Хамуул надавил ладонью на кровоточащую рану в боку и пробормотал исцеляющее заклинание. Его глаза расширились от ужаса, когда он окинул взглядом последствия произошедшего.

Это казалось просто невероятным, но все пятеро ночных эльфов были убиты и лежали там, где упали.