Черные усы вместе с черными же взъерошенными курчавыми волосами придавали ему какой-то чуждый и сказочный вид. Физиономия у него была красная, и он оглядывался вокруг с выражением добродушно-веселого снисхождения, словно подчеркивая смехотворность того, что он, выступавший во всех столицах Европы, залетел теперь сюда, в Вестанвик.
- Подумать только, а что, если шпага угодит ему в горло, - сказал Расмус. - Ну и везуха же будет, если увидим, как он станет тогда вести себя!
И вот тут-то Понтус сделал ужасающее открытие: от всего их капитала осталось не более пятидесяти эре, точь-в-точь половина того, что требовалось, чтобы увидеть представление Альфредо.
Держа пятидесятиэровую монетку на ладони, Понтус удивленно смотрел на нее, морща лоб.
- Не понимаю: ведь недавно у нас была крона.
- Недавно у нас было три кроны, - философски произнес Расмус. - Но в Тиволи не успеваешь моргнуть, как остаешься без гроша.
- Как же быть с Альфредо? - огорченно спросил Понтус.
Расмус подумал, потом чуть со стороны посмотрел на Понтуса и лукаво сказал:
- Если мне пойти туда одному и посмотреть на него, я покажу тебе после, как он это делает.
Понтусу такое предложение вовсе не показалось заманчивым.
- А может, поговорить с ним? Может, он добрый и позволит пройти нам за пятьдесят эре?
- Надо попробовать, - сказал Расмус.
Они пробрались к эстраде, где стоял Альфредо.
- Господин Альфредо… - начал было Расмус.
Но пухлая дама все время шипела, и Альфредо, казалось, не слышал его. Тут Понтус набрался храбрости и, склонив голову набок, ухмыльнулся, а затем, уважительно ткнув указательным пальцем в грудь шпагоглотателя, шутливо спросил:
- Скажите, дядюшка, а нам нельзя пройти за полцены, если мы пообещаем смотреть только одним глазком?
Эту фразу он вычитал в какой-то книге и решил, что она очень подходит к такому случаю. А за свою одиннадцатилетнюю жизнь он понял, что глупое ослоумие иногда очень полезно в общении со старшими. Но у Альфредо явно не хватило чувства юмора. Равнодушно поглядев на Понтуса, он ничего не ответил.
- Может, он не понимает по-шведски? - тихонько спросил Расмус.
Тут шпагоглотатель заворчал:
- Дядяшка ошень хорошо понимает по-шведски. И понимает, што вы парошка маленьких шалопаев-мальшишек!
Понтус смутился. Чаще всего он верил тому, что говорили ему люди. И если кто-то сказал, что Понтус - шалопай, он верил, что так оно и есть, и стыдился этого. Расмус же обладал безграничной самоуверенностью, он ни в коем случае не желал признавать себя шалопаем, хотя его дважды в один и тот же день так назвали. Сначала его любимейший учитель математики, а теперь - этот вот шпагоглотатель. Хотя Альфредо и говорил на ломаном шведском языке, но в смысле сказанного сомневаться не приходилось, а это Расмусу не нравилось.
- Das это - враки, - храбро сказал он. - Вовсе мы не шалопаи.
- Doch! - произнес шпагоглотатель и внушительно кивнул головой. - Doch! Парошка маленьких шалопаев-мальшишек, которые хотят пройти за полцены.
- Не обязательно быть шалопаем, если ты бедный, - сказал Расмус. - У нас всего пятьдесят эре.
Альфредо снова кивнул:
- Парошка бедных маленьких шалопаев-мальшишек, да, да!
Он произнес это таким голосом, словно ему было все-таки немного жаль ребят из-за их великой бедности, и Расмусу показалось, что он начинает смягчаться.
- Трудно глотать шпаги? - заискивающе спросил он. - Как, собственно говоря, этому учатся?
Альфредо молча посмотрел на него сверху вниз, потом усы его дрогнули, и он просто закудахтал от смеха.
- Нашинать надо с малолетства и глотать булавки! А ты как думал?
Свои собственные остроты он явно ценил гораздо выше шуток других. |