|
Поэтому он долго и бурно хохотал, а Понтус и Расмус вторили ему. Они готовы были смеяться сколько угодно, только бы произвести хорошее впечатление на Альфредо. А кроме того, такая привычка была уже выработана у них школой: учителя иногда требовали, чтобы дети смеялись над анекдотами, которые были свежими, вероятно, когда-то на рубеже веков.
Но Альфредо прекратил смеяться так же внезапно, как и начал, и Расмус забеспокоился. - Подумать только, говорят, что вы, дядюшка, всемирно известны! - сказал он. - Это правда, дядюшка? И Альфредо снова взглянул на него в гробовом молчании, словно о чем-то размышлял, и опять закудахтал: - Да, дядюшка известен во всей Швеции, будь уверен! - сказал он. Но потом он сделал вид, будто смертельно устал. - А ну, прошь отсюда, маленькие шалопаи-мальшишки! - сказал он. - Уж не думаете ли вы, што у меня есть время целый день стоять тут и болтать с малышней? Прошь! Расмус и Понтус отправились восвояси. - Сам он шалопай-мальшишка, хоть и взрослый, - с досадой сказал Расмус и еще долго смотрел вслед Альфредо, который как раз скрылся в своем балагане. - Новое представление начинается через несколько минут! - крикнула в последний раз дама в алом платье, и парусина снова опустилась за ее спиной. А Расмус и Понтус по-прежнему стояли словно отверженные. Они были неприятно удивлены, и это ощущение стало нестерпимым. Расмус усердно оглядывался по сторонам. - Я только что видел Крапинку с Йоакимом. Идем быстрее, это наш последний шанс! - Ты и вправду считаешь, что они одолжат нам деньги? - спросил Понтус. Расмус припустил к тиру, где в последний раз видел сестру. - Да, если у Крапинки есть деньги, она мне одолжит. Но она тоже может быть без гроша. Возле тира Крапинки не было. Они помчались дальше, ведь представление начнется через несколько минут, надо спешить… спешить! Потные от усилий, прокладывали они себе дорогу сквозь толпу, и каждый раз при виде белокурого лошадиного хвостика их сердца екали. Но это оказывался постоянно чей-то другой хвостик, а вовсе не Крапинки. В конце концов они в самом деле ее нашли. Она как раз собиралась уходить; они с Йоакимом стояли у входа в Тиволи вместе с другими ребятами из оркестра «Pling Plong Players», которым предстояло репетировать дома у Ренкенов. Расмус вихрем налетел на сестру. - Крапинка, можешь одолжить мне пятьдесят эре? - запыхавшись, спросил он, топая от нетерпения ногами. Крапинка сунула руку в карман, и он с облегчением вздохнул: ох, только бы побыстрее! Но тут Крапинка снова вытащила руку из кармана и положила то, что вытащила из самой его глубины, в протянутый кулачок Расмуса. Это был маленький крысенок, маленький игрушечный крысенок с заводным ключиком сбоку. - Мне очень жаль, - сказала Крапинка. - Я просадила все до последнего гроша. А крысенка я выиграла, можешь взять его себе. - Он доставит тебе величайшее удовольствие, - добавил Йоаким. Они ушли, а Расмус с крысенком в руке нежно смотрел то вслед Крапинке, то на крысенка. Понтус засмеялся. - Никакого шпагоглотателя нам не будет, - сказал он. - Зато будем играть с крысенком. Но тут Расмус разозлился. - Ничего, это мы еще посмотрим! Я должен увидеть Альфредо, пусть даже я пройду в балаган зайцем. Идем! Понтус последовал за ним. Он знал Расмуса, знал, как его друг упрям; этим он славился на всю школу. «Будь ты, Расмус, хоть капельку менее горяч и хоть чуточку менее упрям, я мог бы, пожалуй, произвести тебя в свои любимые ученики, - говорил магистр Фрёберг. - Почему ты не так спокоен, как братец Понтус?» Понтус не знал, почему магистр Фрёберг упорно называл его «братец Понтус». Ведь он не был братом ни самому магистру, ни Расмусу. Но на уроках магистра Фрёберга его называли «братец Понтус», и он хладнокровно это переносил. |
