– Как Ахматова переменилась после проработки! Ну, ну, босячка, ты даешь!

И только тут я обратила внимание, что у химеры этой есть сходство с Ахматовой – сосредоточенность, горбоносость, да и на голове как будто шаль… Ай да Светлов!

<…>

Постановление о журналах "Звезда" и "Ленинград" привело к тому, что Тихонова сняли с главы Союза писателей. На его место был вновь назначен Фадеев. Тихонов переживал это довольно тяжело. Будучи блестящим поэтом, он оказался к тому же и службистом. Тихонов не знал, во что еще выльется его отставка, что за ней может последовать. Он волновался. Мария Константиновна хранила олимпийское спокойствие. А Тихонов не скрывал озабоченности своей судьбой, он даже попросил меня погадать ему на картах, что его ждет. Я иногда удачно гадала. Луговской как то этим похвастался у Тихоновых и – вот. Стала раскладывать карты. Седовласый пятидесятилетний Тихонов, затаив дыхание, следил за картами и слушал. Меня несло, вдохновение гадалки на этот раз посетило, хотя случалось это далеко не всегда. Карты ложились удачно, никакого удара не выпадало, все неприятности оставались в прошлом, получалось, что все уладится и главную роль в этом сыграет благородный король.

– Сталин… – с радостной надеждой прошептал Тихонов.

– Да, да, конечно Сталин, – поддержала его Мария Константиновна.

Даже Луговской умилился тогда наивности своего друга.

– Коля страшно суеверный. Не будь советской власти, он наверняка бы стал поэтом мистиком, убежден, – говорил мне Луговской потом.

Он нежно любил Тихонова и сетовал на то, что все последние его стихи утратили, как он выражался, пружину.

– Удивительно плохо стал писать!

– Так же и о тебе, наверное, скажут, когда прочтут твои стихи в "Московском комсомольце" или в "Гудке", – встала я на защиту Тихонова.

– Да, наверное, – кротко согласился Луговской.

Мое гадание оправдалось. Никаких гонений на Тихонова не последовало. Государственное отношение к нему не изменилось, все ограничилось лишь тем, что он перестал быть председателем Союза писателей. Тихоновы уверовали в меня, как в гадалку, и в то, что будто действительно Сталин защитил его» .

Тихонов вышел сухим из воды.

Ахматова держалась, ей помогали друзья, присылали еду, не оставляли заботами, хотя и вызвало обострение ее прежних болезней.

Зощенко переносил опалу очень тяжело, был доведен до угнетающего психического состояния. Он пишет письмо Сталину, пытаясь оправдаться. Ахматова – молчит.

В Москве тем временем атака на всех «подозрительных» писателей.

Чуковский в дневнике за 5 сентября пишет: «Весь день безостановочный дождь. <…> В "Правде" вчера изничтожают Василия Гроссмана. – Третьего дня у меня был Леонов. Говорит: почему Пастернак мешает нам, его друзьям, вступиться за него? Почему он болтает черт знает что? <…> Рассказывал подробно о заседании президиума: выступление Фадеева об Антокольском и Гурвиче ("почему Гурвич никогда не похвалит ничего советского?"), выступление Поликарпова против "Знамени", Тарасенкова – "вот есть статья о поэтах, и тут сказано: "Тихонов, Пастернак и т. д.". Неужели вам это не обидно, т. Тихонов. <…> Оказывается, сегодня уже кончилось заседание президиума. Результаты: Фадеев – генеральный секретарь. Тихонов, Вишневский, Корнейчук, Симонов – его заместители.