Поэтому он на мгновение задумался, но тонким чутьем аппаратчика понял, что сейчас находчивость важней, чем правда.
– Так точно, товарищ Генеральный секретарь! Но не в сплошную – аналитический отдел готовит обзоры… Могли что-то и упустить…
Грибачев строго сверкнул стеклами очков:
– А вы в курсе дела, что бывший атташе американского посольства, некто Сокольски, ведет линию на подрыв доверия к нашей стране? Он дискредитирует новую политику СССР в глазах всего международного сообщества! Под угрозой находится моя встреча с президентом США, пакет важных соглашений и договоров, которые долго и старательно готовили товарищи Малин и Громов, может оказаться в мусорной корзине!
Министр и заведующий отделом осуждающе уставились на председателя и одновременно кивнули, подтверждая правильность слов Генсека. Мумия Сумова не шелохнулась, но вид главного идеолога страны выражал крайнюю степень недовольства.
– Так точно, товарищ Генеральный секретарь, мы принимаем меры! – Рябинченко поспешно выставил перед собой папку, словно щит, спасающий от трех испепеляющих взглядов. – Вот здесь все документы по специальной операции, которую мы проводим против этого провокатора Сокольски! Генерал Вострецов непосредственно руководит ею… Мы можем доложить… И ответить на вопросы…
Рябинченко сделал жест, как бы выдвигая Вострецова на первый план. Тот обреченно склонил голову, разглядывая узорчатый, зеркально блестящий паркет.
– Вы с генералом мне это уже докладывали, – поморщился Грибачев. – И приводили бойца, настоящего героя, который согласился испортить себе кожу ради выполнения задания Родины. Это образцовый парень, такими надо гордиться! Но ведь он исполнитель. И добьется успеха только тогда, когда им умело руководят. А вы руководители. И где же результаты вашей работы?
– Результаты будут в ближайшее время, товарищ Генеральный секретарь! – с максимальной убежденностью, на которую был способен, отчеканил Рябинченко.
– Так точно, в ближайшее время! – эхом повторил Вострецов.
– Э-э-э…
Скрипучий звук, напоминающий скрежет заржавевших дверных петель, издала мумия Сумова. Грибачев снял очки, лицо его выразило внимание и заинтересованность.
– Да-да, Михаил Андреевич, вы хотите что-то сказать?
Секретарь по идеологии не изменил выражения лица и не повернул головы.
– Партия доверила вам защиту народа от происков внутренних и внешних врагов, – бесцветный скрипучий голос был настолько тихим, что разобрать слова удавалось с трудом. – Если вы не справляетесь с этой задачей, партия откажет вам в доверии. Это все, идите.
То ли от замогильного голоса, то ли от реальности угрозы по спине Рябинченко пробежали мурашки.
– Идите! – кивнул Грибачев, вновь надевая очки.
Рябинченко повернулся через правое плечо, а генерал Вострецов пятился до самой двери.
Когда они оказались в приемной, к председателю вернулась обычная властность и уверенность в себе.
– Полтора месяца! – не глядя на Вострецова, процедил он. – Не будет результата – положишь партбилет и пойдешь на улицу! Свободен!
Когда за Рябинченко закрылась дверь, Вострецов повернулся к ожидающему указаний Петрунову.
– Месяц сроку! – рявкнул генерал. – Провалишь операцию – пеняй на себя!
– Есть! – ответил подполковник.
Шнитман ненадолго задумался, потом махнул рукой:
– А-а-а! Какие тут государственные тайны! Тем более что тебе, Володенька, я полностью доверяю…
В тускло освещенной камере заканчивался очередной день. |