– Вы хотите спросить, не роняли ли меня в детстве на голову? Или не падала ли я в школе в обморок, после чего стала видеть события, происходящие не со мной? – спросила она.

– Если что-нибудь из этого было.

– Не было, – раздраженно огрызнулась она. – Просто большинство людей ожидают услышать именно это.

– Нет, нет, нет, – воскликнул он, поднимая руку. – Я вовсе не собирался затрагивать болезненные вопросы.

Он казался искренним, и она почувствовала себя неловко из-за того, что погорячилась.

– Прошу прощения... условный рефлекс. Это трудно объяснить, но это так, у меня этот дар с детства. С самого начала. Бабушка Джин сказала мне, что это дар, а мама – что это все мои выдумки и я должна помалкивать об этом. Думаю, она всегда стеснялась дара своей матери. Приходили разные люди, и бабушка, несмотря на то, что была очень религиозной, гадала по картам Таро, чайным листьям. Бернадетт – это моя мама – считала это сверхъестественным, и, я думаю, оно так и было. Это всегда было неотъемлемой частью образа моей бабушки, мне все это понятно, кроме одного: почему необычные способности перешли ко мне.

– Вам это не нравится, но вы работаете в «Третьем глазе» и со всяким этим вуду.

– Знаю. Я ненавижу свой дар, но в то же время по необъяснимой причине меня он привлекает.

– Бринкман говорил, что вы приходили к нему и рассказывали о других убийствах.

– Значит, вы с ним говорили.

– Пришлось. А что?

– Нет. Ничего. – Она бросила взятую креветку обратно в ведро. – Я думала, что все объяснила. Я уже была в полицейском управлении, и никто не воспринял меня всерьез, а детектив Бринкман особенно. Так же, как и вы.

– Попробуйте рассказать мне, – предложил он и, видя, что она колеблется, принялся чистить еще одну креветку. – Поделитесь со мной своими убеждениями. Чтобы я узнал обо всем этом из первоисточника.

– Я уверена, что все это есть в рапортах Бринкмана.

– Мне нужна ваша позиция. – Он откинулся на спинку стула, вытер рот и пристально посмотрел на нее. – Никаких записывающих устройств. Без всяких блокнотов. Расскажите, что вы видели.

Она колебалась.

– Смелее, Оливия. Вы ведь сами все начали, – сказал он, и она заметила, что волосы ниспадают ему на глаза, а в уголках глаз образовались крошечные морщинки, словно он прищурился. Вдумчивый мужчина.

– Вы правы. Сама. Ладно... Ну... даже не знаю, с чего начать. С минувшего лета, пожалуй. Поскольку это самое недавнее. Я помню, потому что это произошло приблизительно в то время, когда умерла моя бабушка. Я летала туда-сюда, и каждый раз, оказываясь в Луизиане, я видела эти кошмары, более обрывочные, чем последний, но очень реальные. – Она стала наблюдать за его реакцией. Не было никакой. Он ел, слушал, делал глотки из бутылки и не тянулся к блокноту или ручке. Может, он считал, что она это выдумывает. Или действительно начинал ей верить.

– Продолжайте, – подбодрил он. – О чем был этот сон?

– Он отличался в своих повторениях. Был очень слабым, когда я была в Тусоне, но невероятно отчетливым и ярким, когда я снова вернулась сюда. Это не были видения насилия и убийства, как прошлой ночью... Просто мимолетные образы жертвы, оставленной умирать с голоду. Ее... ее заперли в помещении, напоминающем склеп, она кричала и плакала. На стенах были какие-то символы, картинки с расплывчатым изображением и какие-то буквы.