– «Русское слово» стращает жителей Петрограда, – охотно откликнулся адъютант, остзейский немец, закончивший до войны ревельский университет. – Пишет:

«Приближение конца измеряется теперь уже не месяцами, а неделями, может быть, днями. Не сегодня завтра мы станем лицом к лицу с всеобщим и повсеместным кризисом всего: хлеба, мяса, рыбы, овощей. Необходим экстренный созыв чрезвычайного продовольственного совещания. Необходимо немедленно всенародно решить, что нам делать. Необходим какой то патриотический подвиг, иначе мы погибнем!»

– Газетчики призывают к чрезвычайной продовольственной диктатуре? Любопытно. Я то думал, что только в Германии беда с провизией… Ну, хорошо. А что они пишут про нас?

– Почти ничего, но зато целый разворот про войну в Америке…

– И во что на этот раз вляпались янки?

– На этот раз кто то полез к ним…

По мере ознакомления с газетной статьёй, Николаи покрывался лихорадочными пятнами. Адъютант, конечно, не мог знать о дружбе начальника с Адольфом фон Павенштедтом, старшим партнером фирмы «Амсинк & Ко», находившейся под контролем корпорации «Америкэн Интернэшнл». Германский посол граф фон Берншторф считал Адольфа одним из наиболее уважаемых, «если не самым уважаемым имперским немцем в Нью Йорке». Действительно, фон Павенштедт в течение многих лет был главным кассиром германской шпионской сети в этой стране. Судя по количеству пропавших без вести и погибших на Бродвее 120, в офисе фон Павенштедта творился ад. Николаи должен был выяснить быстро и незаметно для окружающих, где находится слишком много знавший человек. Если предположить самое скверное, и он попал в чужие руки, надо срочно обрывать нити, тянущиеся от него к непосредственным участникам германского шпионажа и другой не совсем законной деятельности в США – доктору Альберту, Карлу Хайнену, фон Ринтелену, фон Папену, графу Жаку Минотто, Паулю Боло Паше и многим многим другим. «А я в дороге и еду к тому, кто намекал на некоторые неприятности для дельцов с Уолл стрит… Ничего себе неприятности!»

– Распутин гонит нас по флажкам, – прохрипел Николаи, не слушая адъютанта. – Этот проклятый русский, ничего не сообщая о своих планах, создаёт такие обстоятельства, что, хотим мы этого или нет, просто обязаны действовать в его интересах.

Адъютанты, не понимая, что так взволновало их начальника, вежливо замолчали. Пылкий, заботливый Дитрих бросился к походному саквояжу, и через минуту в руках у Николаи оказалась маленькая складная стопочка с его любимым французским коньяком. Откуда адъютант доставал это сокровище во время войны, оставалось загадкой, а Вальтер не особо интересовался. Достаточно было того, что обжигающе крепкий вишневого цвета напиток действовал лучше любого седативного, проваливаясь влажным огнём в желудок и поднимаясь по венам теплой успокаивающей волной.

– Где мы найдем нашего русского? – поинтересовался адъютант не столько ради любопытства, сколько для перевода разговора в отвлеченную плоскость.

– Его надо искать там, где сегодня вершатся дела империи, в царском дворце, – запрокинув в рот последние капли алкоголя, Николаи протянул стопку помощнику, кивнув в знак благодарности. – Что насчёт дворцового этикета, господа офицеры? И выбросьте эту газету. Хватит на сегодня дурных известий!

* * *

Скомканный в колобок печатный листок, превратившийся в месиво букв и слов, полетел в угол, ударился о край урны и скакнул под шкаф. Уильям Бойс Томпсон посмотрел на свои руки, испачканные типографской краской, брезгливо обтёр их о дорожный пиджак и с силой швырнул на широченную кровать чемодан. «Господи! Господи! Что же делать? Всё бросать и возвращаться? Но как же тогда тут, в России? Все процессы запущены, все силы задействованы! Не остановить!» – стучало набатом в его голове.