– Меня устроит любая, способная принести пользу нашей борьбе, на алтарь которой положено немало жертв.

– А сколько еще предстоит! – невольно вырвалось у Распутина, но он закусил губу, увидев, как революционер вскинул голову и насупил брови.

– Какие разочарования постигли и постигнут господ монархистов, я услышал, – разгладив морщины на лбу, тихо произнес Сталин, превратившись в рыбака, увидевшего поклёвку. – А какие разочарования ждут меня? Нашу партию? Наше дело?

Распутин отставил кружку и потёр уставшие глаза. «А вот теперь, Гриша, очень осторожно, чтобы не наломать дров», – подумал он.

– Начну с того, что ваша партия не едина и состоит из двух частей. Одна хочет справедливой власти в процветающей стране. Вторая страстно желает растворения России в бурных потоках мировой революции, слияния её в единое целое с другими странами в виде земшарной республики, с полной потерей самобытности, с превращением в сообщество единообразных общечеловеков.

– И что в этом плохого? – Сталин приготовился к дискуссии по теории марксизма.

– Это невозможно по разным причинам… Хотя бы по климатическим. Не смогут существовать по единым правилам «и финн, и ныне дикий тунгус, и друг степей калмык». Ритм жизни, окружающая среда, непохожие насущные проблемы, даже время для них течет по разному. Всевышний, кстати, тоже не терпит однообразия, и человек вряд ли сможет изменить его планы…

– Большевики не верят в Бога, – перебил Распутина Сталин.

– А ему всё равно, верите вы в него или нет. Вера в высшие силы с материалистической точки зрения – признание человеком некоего предела своих возможностей, который сохранится, несмотря на весь технический прогресс.

– Думаю, сама история опровергнет это утверждение, – упрямился революционер.

– Антропоцентричность обязательно приведет к попытке приблизить рассвет командой светилу «Солнце, встать!», после чего неизбежно наступит осознание рамок бытия, – улыбнулся Григорий. – Что же касается мировой революции, то эта идея по указанным выше причинам в момент своего зарождения была обречена на провал. Он будет самым большим разочарованием современных революционеров.

– Самым большим? Значит, будут и малые?

– Куда ж без них? – пожал плечами Григорий. – «Весь мир насилия мы разрушим до основания» – поётся в «Интернационале». Попытка следовать этому правилу таит в себе две угрозы. Первая проявится сразу после завершения процесса разрушения, и окажется, что на руины положили глаз предприимчивые соседи, сохранившие свою государственность. Продолжение куплета – «мы наш, мы новый мир построим» – при наличии по соседству плотоядных хищников может вообще не состояться. Стройка – дело не быстрое, здание светлого будущего надо спроектировать, обеспечить материалами, огородить и охранять от мародёров. А как это делать, если старые институты обеспечения безопасности сломаны? Вторая проблема – люди. Ваши соратники, профессиональные революционеры, посвятившие всю свою жизнь разрушению, за редким исключением, не способны к созиданию. На любой должности они будут делать то, что умеют лучше всего. И в определенный момент придёт понимание, что для физического выживания страны необходима ликвидация ликвидаторов…

– Пролетариат не позволит! – не выдержал Сталин.

– А куда ж он денется с подводной лодки! – съязвил Григорий. – Это будет еще одним вашим разочарованием. Ленин в книге «Что делать?» писал, что рабочие способны ставить только экономические требования. Далее этого их кругозор не распространяется. Так с чего им вдруг начать мыслить политическими категориями? Именно поэтому заводы, отданные в управление пролетариату, будут останавливаться один за другим.