Агитацию и пропаганду Сталин пропустил мимо ушей, а практическую часть намотал на ус. Ему, испытавшему на личном опыте, каково это – создать маломальски боеспособный отряд – больше всего понравилась идея приобрести контроль хотя бы над малой частью готовой армии, что резко повысит выживаемость самой революции и его, Кобы, статус среди однопартийцев, борьба с которыми за место под Солнцем предстояла нешуточная. Заграничное бюро ЦК, видя себя интеллектуальной элитой, откровенно манкировало работающими в России товарищами, считая их необразованными и скверными организаторами. Бодаться эрудицией с поднаторевшими в диспутах книжными вождями Сталин не собирался. Наличие подконтрольной вооруженной силы моментально переворачивало шахматную доску и делало его незаменимой, востребованной и самодостаточной фигурой в партийной обойме. Игра стоила свеч. Вооруженные силы надо брать себе!

Сталину удалось провести несколько дней в отряде особой важности, познакомиться с боевой, пропахшей порохом молодежью, увидеть, как грамотно они сооружали засаду у полицейского архива, лично пообщаться и понять, какое непаханное поле представляет собой политически дремучая, но отчаянно смелая офицерская среда, хотя жатвенная машина смерти десятки раз прошла над их непреклонными головушками. Таким только грамотно поставить цель и не путаться под ногами на поле боя. Их выгнали в отставку, а они всё равно воюют, не падают духом и просят об одном: «не мешайте нам сохранить горсточку солдат, они еще пригодятся России». Геройство без рисовки, страдание без жалоб, терпение без конца, самопожертвование без позы, патриотизм без фразы – вот солдат, каким его не знали революционеры. Средний русский офицер аполитичен, но национален. Именно он способен построить новую армию, а не учёные дрозды, насвистывающие одну и ту же фальшивую партийную песенку.

Глядя на задорные, молодые, обожжённые войной лица, Сталин долго составлял речь, которая могла бы вдохновить их и сделать союзниками. Зачеркивал, писал заново, недовольно морщился. Так и не закончил, отложил на потом и вынужден выступать экспромтом.

– Пусть не обижаются на меня присутствующие здесь представители мирных профессий, – Сталин осторожно пробовал настроение аудитории после зубодробительной информации от французского дипломата. – Сегодня мы будем говорить об армии. Для этого есть веские причины. Война держит наш народ за горло своей костлявой рукой, и эти объятия смерти необходимо разорвать чем быстрее, тем лучше. Военные силы России за три года до дна испили горькую чашу несправедливости, и я сейчас не буду отделять солдат от офицеров, хотя это очень модно среди моих соратников революционеров. Золото погон в окопах не заметно. Там на всех одна грязь, одна вошь. Кадровые офицеры, стараясь личным примером доблести, бесстрашия и самоотверженности воодушевить подчиненных, умирают первыми. Смерть под вражеским огнём объединяет. Поэтому буду говорить про то, что волнует каждого фронтовика, от рядового до генерала.

Часть зала, та, что в папахах, фуражках и шинелях, застыла, прислушиваясь. Остальные, чуть приостановившись и не найдя в словах оратора ничего, касающегося их лично, продолжили свой хоровод.

– Побывавшим на передовой, – продолжил Сталин, не обращая внимания на возню штатских лиц, – знакомо чувство бессилия, когда на десять вражеских выстрелов ты можешь ответить одним, а то и вынужден показывать снарядам врага кукиш, потому что нет боеприпаса. Не хватает оружия и обмундирования, автомобилей и лошадей, самых обычных повозок и фуража, врачей и лекарств.