Вокруг царского вагона в подобие каре сбились, ощетинились штыками конвойцы. Штабные суслики бестолково толкались по перрону и станционным постройкам, хрустели битым стеклом, выкрикивали бестолковые распоряжения и фонтанировали версиями одна глупее другой.
– Немцы прорвали фронт!
– Мятежники захватили шестидюймовки!
– В тендере прятали взрывчатку – сдетонировала!
Рузский, как и положено командующему фронтом, пришёл в себя первым. Не тратя времени на наведение порядка и выяснение причиненного ущерба бывшему самодержцу, он опрометью бросился к станции, птицей влетел в комнату связистов.
– Петроград! Родзянко! Срочно!
– Здравствуйте, Николай Владимирович, – встал со стула скромно сидящий в уголке помещения Батюшин.
– Добрый вечер, Николай Степанович, – коротко кивнул контрразведчику Рузский, – хотя какой он к чёрту добрый, видите что творится!.. Простите, дела!
– Да да, конечно, – понимающе ответил Батюшин, чинно садясь обратно. – Надеюсь, не выгоните вон, хотя у нас здесь тоже почти улица, – кивнул он на высаженное взрывной волной окно, торопливо закрытое чьей то шинелью.
Рузский пожал плечами, всем своим видом выражая непонимание, что тут делать столичному гостю, хотел что то сказать, но телеграф затарахтел, плюясь бумажной лентой. Дежурный связист доложил «Родзянко у аппарата!», и генерал сосредоточился на разговоре, забыв о контрразведчике.
– Михаил Владимирович! Беда! – диктовал Рузский связисту. – По неизвестной причине взлетел на воздух поезд с Гучковым и Шульгиным! Скорее всего, оба погибли. Солдаты разбирают обломки, но надежды мало. Куда то пропал посланный вами американец. Подозреваю, что он тоже находился в вагоне с думскими представителями. У Гучкова на руках остался документ чрезвычайной важности. Надеюсь, вы понимаете, о чем я. Но у меня сохранился дубликат. С кем мне его передать в Петроград?
На несколько минут в комнате связи воцарилась тишина, прерываемая только монотонным жужжанием аппарата Хьюза и заполошными паническими криками за окнами. Наконец застучало печатное устройство, поползла неспешно телеграфная лента. Рузский выхватил её, не дождавшись окончания приёма передачи, бегло пробежался по тексту. Побледнел, рванул воротник мундира так, что отлетел в сторону крючок, жалобно звякнув.
– … «Никакого американца я к вами не посылал», – Батюшин прочитал конец сообщения через плечо Рузского, незаметно подойдя со спины. – Николай Владимирович, что за американец, простите за профессиональное любопытство?
– Нет! – не отрывая глаз от телеграфной ленты, словно желая найти между строк совсем другие слова, пробормотал Рузский. – Он был так убедителен… И пароль…
– Какой пароль? – живо поинтересовался Батюшин. – Простите, Николай Владимирович, вы меня интригуете…
– Да какого чёрта! – пришёл в себя Рузский и метнул исподлобья молнии в сторону надоедливого контрразведчика. – Ваше какое дело, сударь?
– Ээээ, не скажите, – медовым голосом возразил Батюшин. – Если мы говорим о человеке, вручившем вам взятку в размере миллиона рублей за всемерное содействие иностранным разведочным службам в деле сокрушения Отечества, это как раз самое что ни на есть моё дело!
– Что вы себе позволяете?! Да я вас!.. В порошок!
Дернувшиеся руки генерала вдруг завязли в железной хватке вцепившихся в него сзади рослых, плечистых агентов в штатском, а в комнате связистов вдруг стало непривычно тесно от нахлынувшего народа.
– Изъяли саквояжик? – поинтересовался Батюшин у вошедшего помощника, – всё в порядке? С соблюдением всех процессуальных норм, надеюсь?
На стол перед Рузским молча водрузили до боли знакомую дорожную сумку. |