– Не паясничайте, сударь! – от возмущения Шингарёв «дал петуха», – каждый должен быть на своём месте! Мы – управлять, крестьяне – пахать, солдаты – умирать, и никак не наоборот!

– Это почему ещё? – Чхеидзе насмешливо посмотрел на своего думского коллегу, выпрямился, став сразу на голову выше, и, спрятав руки за спину, боднул кадета грудью. – Кто вам выдал доверенность на право посылать других на смерть, заседая в светлых залах и ночуя в теплой постели?

– Вы так ничего и не поняли! – пришел на помощь кадету Родзянко. – Одевшись в шинели и взяв в руки винтовки, мы принесем гораздо меньше пользы, чем в зале заседаний. Надеюсь, вы не будете отрицать, что творящееся вокруг безобразие грозит гибелью не только нам, но и всему государству! То, что мы наблюдаем, называется анархией. Её срочно необходимо обуздать новым революционным законодательством. Мы сможем заменить солдат на фронте, а вот смогут ли они заменить нас? Надо спасать Отечество…

– Еще бы! – Чхеидзе, изобразив строевой шаг, подошёл к председателю Думы вплотную. – Господину Родзянко есть что спасать. Поезжайте, к примеру, в Екатеринославскую губернию. Там тысячи десятин черноземной земли, товарищи! Чья, вы спросите, это земля? Председателя Родзянко, ответят вам. Спросите тогда еще в Новгородской и Смоленской губерниях: чьи это богатые поместья и несметные леса? Председателя Думы Родзянко. А чьи это огромные винокуренные заводы? Чей большой завод поставляет на всю нашу многомиллионную армию березовые ложа для солдатских винтовок по бешеным ценам? Вам ответят – председателя Государственной думы Родзянко! Ну, скажите мне, товарищи, почему же тогда не повоевать председателю Думы Родзянко до победного конца?

– Идите к черту, Чхеидзе! – вспыхнул, как порох Родзянко. – Мне не жалко для Отечества нажитого непосильным трудом, пусть забирают!..

– И заберут, не сомневайтесь! Покопаются напоследок в ваших военных заказах и конфискуют!

– А вы как будто рады случившемуся, – проскрипел презрительно Шингарев.

– О да! – Чхеидзе ехидно улыбнулся. – Видеть, как с ваших физиономий слетает печать величия, когда на выходе из зала заседаний вас встречает военный патруль и препровождает в казарму, чтобы вы делом смогли доказать свои громкие слова – ни с чем не сравнимое удовольствие!

– Мы просто опоздали, – Шингарёв устало опустился на грубый солдатский табурет. – Бунт можно было раздавить ещё на прошлой неделе, ибо весь этот «революционный народ» думает только об одном – как бы не идти на фронт. Сражаться они бы не стали, вмиг разбежались бы. Мы могли им сказать, что Петроградский гарнизон распускается по домам… Надо было мерами исключительной жестокости привести солдат к повиновению, выбросить весь сброд из Таврического, восстановить обычный порядок жизни и поставить правительство не «доверием страны облеченного», а опирающееся на войска…

– Вот и попробовали бы, – иронически бросил Милюков.

– Я хочу видеть эту безумную авантюру, – заметил Чхеидзе. – Как только получите в руки оружие, сразу поднимайте солдатский бунт против большевика Сталина… Или вы рассчитываете, что вам на плечи повесят офицерские погоны, чтобы претендовать на лавры последователя декабристов?…

– Не будьте так строги к Андрею Ивановичу, – обратился к Чхеидзе Милюков, – он такой же патриот, как и те, кто кормит вшей в окопах, просто… испуганный…

* * *

Охраняющий думских новобранцев гардемарин Николай Реден, слушая вполуха перепалку интеллигентов, позже записал в дневнике впечатления прошедшего дня:

«Россия, которую мы любили, разваливалась на куски у нас на глазах.