Распутин оторвался от чистописания и в очередной раз залюбовался милым созданием. Сами собой пришли на память слова Аксакова про «„порхающий цветок“, расписанный чудными яркими красками, блестящими золотом, серебром и перламутром, испещренный неопределенными цветами и узорами, не менее прекрасными и привлекательными…» Но продолжать дорисовывать образ «милого, чистого создания, никому не делающего вреда», мешали глаза Анны. Григория из под длинных, изогнутых ресниц пронзал сухой, холодный взгляд охотника, внимательный к деталям и чуждый сострадания к врагам. Ему больше подходили не аксаковские цветочные опушки, а хмурая зимняя Швеция, гранитная страна, где сотни лет мелкие сосенки и кустики, стоящие невозмутимо и мрачно, пробиваются из расщелин, покрытых скромным слоем мха.

– Вы, сударь, смотрите на меня так, словно собираетесь, но никак не решаетесь сделать предложение, – с лёгким смешком Анна отодвинула исписанные листки и поставила на краешек стола чашку с горячим чаем. – В свободное время я займусь вашей ужасной грамматикой. Это никуда не годится.

– Присядьте, Анюта, – Распутин отложил карандаш и взял в обе руки чашку, над который струился пар, осторожно тронул губами горячий чай, обжёгся, фыркнул, стараясь не расплескать. – Я действительно хочу сделать вам предложение и не одно. Но боюсь. Вы мне понравились гораздо раньше той минуты, когда мы познакомились… А когда встретились, то оказались ещё очаровательнее, чем на фото… Я выглядел бы последним идиотом, если бы не мечтал быть рядом с вами… Причем на абсолютно законных основаниях… Господи! Волнуюсь, как школьник у доски, мысли путаются…

Не обращая внимания на обжигающий напиток, Распутин сделал глоток, и во рту полыхнуло огнём.

– По какой то неведомой причине, – продолжил он, – все любимые мной женщины, в ком я вижу смысл жизни, погибают… Это происходит с таким зловещим постоянством, что подозреваю – всё дело во мне. Я несу какую то чёрную метку… Может быть, это плата за то, что мне пришлось воевать, ликвидировать врагов… Не знаю…

– Они умирали? – потупила глаза Анна.

– Их убивали, – ответил Распутин. Его голос прозвучал, словно гул в пустом ведре. – И я ничего не мог с этим поделать, как ни старался…

Григорий уставился в чашку, не заметив, как Анна тихо встала, и вздрогнул, когда её лёгкая, почти невесомая рука легла ему на плечо.

– В таком случае мне ничего не грозит, – полушёпотом произнесла она, наклонившись к его голове, – меня уже пытались убить и вы великолепно справились со своей миссией спасителя.

– К сожалению, всё только начинается и с каждым новым днём находиться рядом со мной будет всё опаснее.

– Значит, пришла пора оберегать не только вам, но и вас, – прошептала Анна на ухо.

Распутин поднял голову и увидел прямо над собой огромные глаза, с удивлением обнаружив, как изысканно и празднично изумрудно зелёные ободки обрамляют карие радужки с чёрными омутами зрачков и еле заметную паутинку морщинок у висков.

– Спасибо, Аня…

– Удивительно, но меня больше не раздражает, когда вы так меня называете.

– Значит, моё предложение принято?

– Требовать ответа так скоро неприлично.