Его секретарь Арон Симанович рассказывает, что однажды вечером, охваченный страхом, старец доверился ему, что у него есть предчувствие, касающееся Их Величеств: «Я чувствую, что уйду из жизни до 1-го января. Я хочу сказать русскому народу, папе (царю), маме (царице) и детям, что они должны предпринять. Если я буду убит обыкновенными убийцами и моими собратьями, крестьянами, ты царь России, тебе не надо будет бояться за своих детей. Они будут царствовать еще много веков. Но если меня уничтожат дворяне, аристократы, если они прольют мою кровь, то руки их будут запачканы моей кровью двадцать пять лет и они покинут Россию. Брат поднимется на брата. Они будут ненавидеть и убивать друг друга, и двадцать пять лет в России не будет покоя. Царь земли русской, если ты услышишь звон колокола, который скажет тебе, что Григорий убит, знай, что один из твоих подстроил мою смерть и никто из вас, никто из твоих детей не проживет больше двух лет. Они будут убиты русскими (…). Я буду убит. Меня больше нет среди живых. Молись! Молись! Будь сильным. Думай о своей благословенной семье!».

Несколько месяцев перед тем он присутствовал на пасхальной службе с двумя дочерьми и императорской семьей и почувствовал головокружение, тихо застонал и опустился на подушки в коляске, в которой ехал. Вскоре экипаж остановился перед церковью. Успокоившись, старец сказал расстроенным Марии и Варваре, засыпавшим его вопросами: «Не волнуйтесь, мои голубки. У меня только что было видение, очень страшное: тело мое висело на этой колокольне и я чувствовал свою смерть… Какая агония! Молитесь за меня, родные, час мой близок».

Несмотря на повторяющиеся предчувствия, он не думает покидать Петроград и возвратиться к мирной жизни в Покровском. Даже если бы он смог избежать трагического конца, который его ждал, он отказался бы это сделать. Ему кажется, что день его смерти записан в календаре у Бога с момента его рождения. Так же, как Христос знал, что будет распят, так же, думает со скорбным тщеславием, и он будет убит в назначенный час, назначенными руками, чтобы имя его сияло вечно над русской землей. И так как гибель его так же необходима, как и его жизнь, он должен продолжать разгульно использовать оставшееся ему время, прежде чем предстать перед Господом, который предвидел, пожелал, приказал и все простил.

11

Бурное заседание 19 ноября 1916 года в Думе. Среди публики есть один человек, который слушает полную яда речь депутата Пуришкевича, словно Христова апостола. Проклятия бесстыжему Распутину, осквернителю императорской четы, разрушителю воюющей России, давно разожгли в нем слепую страсть фанатика. То, о чем здесь говорят, он сам повторял сотни раз в кругу друзей, с не меньшим красноречием. Князь Феликс Феликсович Юсупов, двадцати девяти лет от роду, принадлежит к одной из самых знатных и богатых семей. Изнеженный в детстве, он вырос двуличным, капризным, ленивым и вздорным. С раннего детства его непреодолимо влечет к пороку и смерти. Любое извращение кажется ему близким по духу. Аристократ с ног до головы, строен, красив, тонкие черты лица, томный, почти девичий взгляд, неудивительно, что в юности любил переодеться женщиной. Сейчас уже и подавно обращенные к нему взгляды зрелых мужчин, их комплименты, предложения переполняют его счастьем. Правда, он не чужд женщин. Они все раздражают его своими глупыми требованиями выполнения тысяч смешных условностей, явившихся плодом то ли древних предрассудков, то ли дурного воспитания. «Поскольку я сам не прочь быть соблазненным, — пишет он, — то и мне ничего не стоит обольстить женщину.