|
) Однако какое благородное самоотречение! (Вновь берется за свою статью; делает гримасу и говорит, на сей раз более искренне.) Чертова статья! Проклятый Руссо! (Мечтательно.) Да, малышка Гольбах — это вам не моя дочь, просто ничего общего… А Тербуш какова!… (Вздыхает.) Мне никогда не везло: вечно мне доставались сандалии зимой и зонт в безоблачную погоду! (Решительно склоняется над статьей и безнадежно вздыхает.) Иной раз мне хочется быть не собой, а каким-нибудь Руссо, Гельвецием, Вольтером, — в общем, человеком с крепкой головой, с устоявшимися идеями, правильными, четко изложенными, которые заключают в формулы, затем в книги; идеи, которые остаются потомству, застревают в голове, отливаются в бронзе… А я меняю точку зрения, стоит женщине войти в комнату, способен перейти с гавота на менуэт в самый разгар танца, идеи проносятся у меня в голове, сталкиваются — и ничего не остается. Я просыпаюсь «за», засыпаю — «против». Гнусные молекулы… Ладно, теперь — мораль, что там с моралью…
Сцена девятнадцатая
Анжелика, Дидро. Анжелика влетает вихрем, вся в слезах, и бросается в объятия отца. Анжелика. Ах, папа, ты был прав! Тысячу раз прав! Я только что видела шевалье Дансени. Он отвратителен: у него недостает одного зуба! Дидро. Что ж, тем лучше! Анжелика. И он такой волосатый, просто ужасно… Дидро. Он? Я как-то видел его без парика, он лыс, как колено. Анжелика. Похоже, все, что могло расти на голове, сейчас торчит у него из ушей. Дидро. Вот как? (Машинально ощупывает собственные уши.) Анжелика. Папа, у меня открылись глаза, и я увидела его таким, каков он есть. Я осознала ошибку, которую собиралась совершить. Ты был прав: моя связь с Дансени была бы совершенно нелепой: он слишком стар. Дидро. Дансени? Мы с ним ровесники. Анжелика. Ты представляешь? Он твой ровесник! И внезапно я вспомнила все, что ты говорил мне о сохранении вида, о необходимости думать о благе детей. Я не могу иметь ребенка от такого пожилого мужчины: он может родиться слабеньким или с каким-нибудь дефектом. В таком возрасте соки организма уже наверняка подпорчены, сперма нездорова, и у нас может получиться урод. Дидро опускает голову, подавленный ее словами. Дидро. Раз ты так считаешь… Анжелика (садится к нему на колени). Папа, во имя сохранения вида обещаю тебе не спать с Дансени. Дидро (бесцветно). Вот и хорошо. Анжелика смотрит на него. Анжелика. Ты как будто не рад. Дидро (с грустной иронией). Еще как рад. Счастлив до беспамятства. У меня сегодня замечательный день.
Сцена двадцатая
Баронне, Анжелика, Дидро. Баронне, по своему обыкновению, врывается как ураган. Дидро. Послушай, Баронне, это давление становится невыносимым: не смей произносить при мне слово «мораль»! Я запрещаю тебе требовать у меня эту статью! Баронне. Сударь, я совсем не за этим! Дидро. Вот как? А за чем же? Баронне. Я просто не понимаю, почему вы в итоге поручили свою коллекцию картин госпоже Тербуш. Дидро (пожимая плечами). О чем это ты? Баронне. Вы мне поклялись, что это я отвезу их в Санкт-Петербург. Я мечтал увидеть Россию. Дидро. Что ты тут несешь? Я ничего не поручал госпоже Тербуш, мы с нею в ссоре. Баронне. Он с мадемуазель Гольбах во дворе загрузили полную коляску ваших картин. Дидро. Ты что, смеешься? Картины здесь, в этой прихожей! Охваченный сомнением, Дидро бежит в прихожую; слышен его крик. Голос Дидро. Боже правый! (Еще громче.) Боже правый, Боже правый, Боже правый! Анжелика (очень спокойно, к Баронне). Забавно звучит в устах атеиста. Голос Дидро. Боже правый, Боже правый, Боже правый! (Возвращается, вне себя, с маленькой картиной в руках. |
