Мэрайя записала в своем дневнике: «Полагаю, Огастес выполнит любое приказание, если только ему объяснить смысл, но с его характером совершенно необходимо научиться повиноваться не раздумывая. Он должен стать господином своих желаний, а не служить им». И еще: «С помощью строгой дисциплины можно развить самоотверженность и силу воли, позволяющие преодолеть отвращение к тому, что должно, но неприятно».
В этом месте миссис Хейр изменила ее обычная ясность изложения. Полагаю, она имела в виду, что, если Огастеса, которому в то время было пять лет, каждый день заставлять делать то, чего он делать не хочет, он, в конце концов, это полюбит.
Раз в год Мэрайя навещала родителей в Стоуке и брала с собой Огастеса. Они путешествовали в собственной карете и ночевали в гостиницах, а когда построили железную дорогу, продолжали ездить в карете, только поставленной на платформу. Когда наконец они стали пользоваться обычными вагонами, то сходили с поезда за несколько остановок до Лондона и пересаживались в дилижанс, поскольку миссис Хейр не могла опуститься до такого неприличия, как въехать в Лондон в железнодорожном вагоне.
Миссис Лестер, мачеха Мэрайи, была строга, но добра к Огастесу. Дома его сразу наказывали за малейший шум, но в Стоуке миссис Лестер говорила: «Не обращай внимания, Мэрайя. Ребенок просто играет». Она хорошо понимала обязанности жены священника. Миссис Лестер преподавала в деревенской школе, и когда ей нужно было наказать ученика, она брала со стола книгу и со словами: «Я не собираюсь отбивать себе руки», громко шлепала безобразника по уху. А потом добавляла: «А теперь по второму уху, чтобы никому не было обидно», и снова пускала в ход книгу. По воскресеньям помощники священника приходили к нему на ленч, но считалось, что за столом они должны помалкивать, и если кому-нибудь из них случалось вставить реплику, тот тут же получал выговор. Подкрепившись холодной бараниной, каждый должен был отчитаться перед миссис Лестер, что он сделал за прошедшую неделю, и, если миссис Лестер оставалась недовольна, провинившийся получал сильнейшую нахлобучку. Все они заходили в дом через заднюю дверь, за исключением мистера Эгертона, которому дозволялось заходить через парадный вход, поскольку он был человеком благородного происхождения. Когда Огастес рассказал мне эту историю, я, по молодости лет, сильно возмутился.
— Не будьте таким наивным, — ответил он. — Мистер Эгертон был племянником лорда Бриджуотера. А остальные — просто никто. Было бы нахальством с их стороны звонить в парадную дверь.
— Вы хотите сказать, что, если им случалось подойти к дому священника одновременно, то один шел к парадной двери, а другой — к заднему крыльцу?
— Ну, разумеется.
— Мне кажется, это не слишком хорошо характеризует мистера Эгертона.
— Вам так только кажется, — съязвил Огастес. — Настоящий джентльмен знает свое место и занимает его без раздумий и колебаний.
С горничными миссис Лестер обходилась также строго, как с помощниками священника. За малейшую провинность они получали от нее оплеухи, но в те времена прислуге не приходило в голову возмущаться. Раз в три месяца в доме устраивали большую стирку, и, по установленному в доме распорядку, она начиналась в час ночи. Камеристки, отвечавшие за чистоту вещей из тонкого муслина, в три часа ночи уже обычно стояли у тазиков с горячей водой. Если кто-нибудь из них опаздывал, экономка докладывала миссис Лестер, и та устраивала им нагоняй. Но время от времени миссис Лестер позволяла себе маленькие слабости. Мэрайя Хейр считала, что читать беллетристику по вечерам — грех, и поэтому читала родителям вслух «Жизнеописания английских королев» мисс Стрикленд. В то время выходили ежемесячные выпуски «Пиквикского клуба», и миссис Лестер их покупала. |