|
Опасно лишь использовать их как украшение; отвратительно использовать их, чтобы продемонстрировать ум; и уж совсем нелепо использовать их, когда они не служат ни тому, ни другому. (Пример: «Луна, как огромное бланманже, дрожала над верхушками деревьев».) Сравнения Берка, как правило, тщательно продуманны. Вот самое знаменитое: «Но что касается нашей страны и нашего народа, то пока единое здание церкви и государства — святилище древнего закона, хранимое властью и обычаем, крепость и в то же время храм — будет нерушимо стоять на вершине британского Сиона; пока Британская монархия, не скованная, а лишь ограниченная законами государства, будет горделиво возвышаться, как Круглая башня Виндзора, окруженная двойным поясом древних стен; пока эта грозная твердыня охраняет подвластные ей земли, до тех пор насыпи и рвы тучных берегов Бедфорда могут не бояться мотыг левеллеров из Франции».
Лишь немногие писатели уделяют такое внимание абзацу; мы склонны, вне зависимости от смысла, делать паузу, когда, как нам кажется, читатель заслужил отдых. Но объем абзаца должен определяться не длиной, а смысловой нагрузкой. Абзац — несколько предложений, объединенных общей целью. Он должен касаться лишь одной темы и не содержать ничего, что не имеет к ней отношения. Так же как в «свободном» предложении уточняющие замечания не должны перевешивать главное утверждение, так и в абзаце: менее важные по смыслу предложения должны быть подчинены самому существенному. Так написано в учебниках грамматики. Берк следовал этим советам неукоснительно. В своих лучших абзацах он начинает с изложения предмета в коротких предложениях, а затем, завладев вниманием, переходит к предложениям средней длины или одному длинному, величественному периоду; фразы становятся все красочнее и все эмоциональнее, пока наконец напряжение не достигает высшей точки где-то в середине абзаца или чуть позже; затем темп замедляется; предложения становятся короткими, почти отрывистыми, и абзац кончается. Я уже много говорил, что своими главными достоинствами стиль Берка во многом обязан тому, что ему приходилось много выступать перед публикой, но этим же объясняются и недостатки, которые может отыскать в нем придирчивый критик В знаменитой речи о долгах набоба Эркота есть несколько мест, где он задает один риторический вопрос за другим. Возможно, в палате общин это возымело бы должный эффект, но на странице печатного текста раздражает и утомляет. Сюда же можно добавить слишком частое употребление восклицательных предложений. «Счастье, если они не забудут об этом нерушимом союзе и своей роли в нем! Счастье, если ученость, не развращенная честолюбием, ограничится ролью наставника и не станет претендовать на роль хозяина!» Есть некая старомодность в столь частом использовании инверсии — приеме, к которому сегодня почти не прибегают; Берк использует его, чтобы разнообразить монотонность порядка слов: подлежащее, сказуемое, дополнение, а также подчеркнуть самый значимый член предложения, поставив его на первое место, но такие фразы, как «Личного оскорбления я им не наносил», выглядят естественно только в устной речи. С другой стороны, благодаря привычке к публичным выступлениям, Берк научился придавать цепочке коротких предложений такую музыкальность и такое благородное звучание, что они становятся похожи на сложный период с эффектным шлейфом придаточных предложений, и особенно отчетливо это проявилось в «Письме к благородному лорду». Здесь безошибочный инстинкт подсказывал ему, что если он взывает к сочувствию, жалуясь на старость и немощь, а также упоминает о смерти горячо любимого единственного сына, то нужно выбирать самые простые выражения. Это очень трогательное место. «Надо мною пронесся шторм, и я подобен старому дубу, вывороченному из земли ураганом. Я лишен доброго имени, оторван от корней и лежу, распростертый на земле… Я одинок. Мне не с кем встретить врага у ворот. |
