|
Солнце жгло, мочил дождь, окутывали горные туманы, и снег падал, такой прекрасный и предательски мягкий, скрывая тропу, по которой они карабкались вверх. Быстро летело время, и золотые кудри юноши приняли белую окраску снега. Его стан согнулся от вечного карабканья вверх, рука его ослабела, и голос стал высоким и дрожащим.
Дух не изменился, и на его лице была непроницаемая улыбка мудрости.
Они достигли наконец высочайшей вершины. Старик, который некогда был юношей, сказал, обращаясь к Духу:
— Дай мне яблоко Успеха. Я взошел на вершины, на которых оно растет, и оно принадлежит мне. Но поторопись, потому что странная мгла заволакивает мои глаза.
Дух протянул ему яблоко — круглое, румяное, прекрасное на вид.
Старик откусил от него и увидел, что оно сгнило внутри и обратилось в пыль.
— Что это? — спросил он.
— Это было когда-то яблоком Жизни, — сказал Дух. — Теперь это яблоко Успеха.
ОТКУДА ЭТО ПОШЛО
— Вы бы лучше подвинули кресло немного назад, — сказал старожил. — Я видел, как один из Джудкинсов только что вошел в редакцию газеты с ружьем в руке, и возможно, что будет маленькая перестрелка.
Репортер, собиравший в это время в городе кое-какие сведения для большого издания, быстро укрылся вместе со своим креслом за колонной и спросил о причинах такого возбуждения страстей.
— Это старая война, длящаяся уже несколько лет, — сказал старожил, — между редактором и семейством Джудкинсов. Приблизительно раз в два месяца они палят друг в дружку. Нет человека в окрестности, который не знал бы этой истории. Вот откуда это пошло. Джудкинсы живут в другом городе, и однажды хорошенькая барышня из их семейства приехала сюда погостить у некой миссис Браун. Миссис Браун дала бал — как в самом высшем свете! — чтобы показать свою гостью молодым людям города. Один из них влюбился в барышню и послал маленькое стихотвореньице в нашу газету «Наблюдатель». Вот как оно читалось:
ПОСВЯЩЕНИЕ МИСС ДЖУДКИНС (Гостящей у миссис Т. Монткальм Браун)
В ту ночь ты на себе имела Манто на царственных плечах, Лишь розу, воткнутую смело, Являя в черных волосах. Вся — воплощение экстаза, В румянце робкого стыда Под яркими лучами газа Стояла в зале ты тогда!
Это-то стихотвореньице и послужило поводом к войне!
— Не вижу ничего плохого в этом стихотворении, — сказал репортер. |
