Ахилл Дюпон-Марианн, расточительный по натуре, порастратил последние деньги, помогая бедным в экзотических странах и выплачивая баснословные выкупы пиратам-капитанам, которые время от времени изолировали его в своих каютах. Кредит его истощился, гардероб износился, а башмаки протекали. Постаревшие и израненные, друзья решили посетить с визитом вежливости замок, видевший некогда их беззаботную и богатую жизнь.
Прибыв на место, они решили, что ошиблись. Дорожки в парке и пруды заросли какими-то серыми бурьянами. Поверженные статуи лежали в высокой траве. Гигантские корни пробивались в бассейне, выложенном золотой мозаикой. Остов гондолы висел на верхних ветвях дуба. От замка осталось только несколько обломков стен с зияющими дырами окон и оббитыми барельефами. В развалинах ютились целые стаи птиц, взлетевших с громкими криками в воздух при их приближении. В поселке счастливых людей осталось лишь несколько хижин с облупившимися стенами, прохудившимися крышами, выбитыми дверями и кучами мусора в рост человека. Среди этих развалин бродили какие-то бледные, трясущиеся оборванцы.
Зрачки у них были блестящие и неподвижные, как у наркоманов.
Филантроп и изобретатель приметили старика, сидевшего у дороги и жадно пожиравшего желуди. Это был Бравур.
— Эй! Бравур, — позвал Ахилл Дюпон-Марианн.
Но Бравур не узнавал этих припозднившихся путешественников.
— Кто вы? — спросил он.
— Я ваш филантроп, — ответил Ахилл Дюпон-Марианн. — Ваш благодетель.
Бравур покачал своей тяжелой головой с землистым, покрытым морщинами лицом. Седые волосы падали ему на плечи. У него был волчий взгляд.
— Здесь нет другого филантропа, кроме меня, — сказал он. — Если хотите разделить мою трапезу, пожалуйста. Попробуйте немного этой фаршированной индейки…
И он протянул им несколько желудей на своей морщинистой ладони.
— Но, может, — продолжал он, — вам хотелось бы полюбоваться видом? Вот замок с винтовой лестницей. Я сплю в кровати Наполеона I и Феликса Фора. Из моего окна я вижу парк со статуями и деревьями, подстриженными в форме кофейника. Я заслужил все это, так как целый день занимаюсь благодеяниями…
Ахилл Дюпон-Марианн грустно покачал головой. Как раз мимо проходила какая-то девчушка, неся ведро воды, он ее остановил:
— Кто ты, крошка?
— Я — местный филантроп, — отвечала она. — Я несу золото, чтобы раздать его бедным.
— А тебе самой ничего не нужно?
— Ничего. Вот мой замок с винтовой лестницей. Моя комната облицована мрамором. Пока я сплю, специально для меня играет музыка. В моей кровати почивал Наполеон I.
И она удалилась, выкрикивая:
— Вот золото, свежайшее золото для бедных!
Тогда филантроп и изобретатель вошли в одну из лачуг. Над дверью еще можно было прочитать полустершуюся надпись:
«Объехав всю Европу,
Я нашел приют здесь.»
Лачуга была сырая, темная, обставленная ящиками из некрашеного дерева. Пол был устлан шелухой каштанов, корнями и сухими листьями. Но на столе, покрытом бархатной пурпурной скатертью, красовался аппарат Миоша. Его владелец, высокий дистрофик с выпирающими из-под кожи скулами, тщательно его натирал, бормоча:
— Мое сокровище, мой Бог, моя радость.
Заметив посетителей, он им улыбнулся:
— Как мило, что вы решили навестить вашего филантропа.
Друзья удалились на цыпочках. Отойдя на изрядное расстояние от поселка, Ахилл Дюпон-Марианн схватил Миоша за руку и прохрипел:
— Вы негодяй!
— Почему? — спросил Миош. — Разве они не счастливее нас?
Они долго шли по трепещущему лесу. |