Безразлично перелистали серию дуплистых баобабов и роскошные фотографии докторши — на носилках, в гамаке, на муле и на велосипеде, — по земле, очевидно, она никогда не ходила. И в конце альбома наткнулись на такую гнусность, что съеденные за чаем «птифуры» к горлу подступили.

— Это что же такое?! — съежившись, спросила жилица.

— Слоновая болезнь. Видите, какая опухоль, хоть в тачках вози…

И, словно представляя добрых знакомых, стала объяснять:

— Это пупочная грыжа, это зоб… А это, видите, глаз затек, и все лицо, как губка — это волчанка…

— Заразительно? — проглотив слюну, хрипло шепнула хозяйка и, содрогнувшись, отодвинулась от альбома.

— Пожалуй, — любезно ответила докторша. — Туберкулез кожи… Медицине известны случаи, когда…

Пальцы жилицы потянулись к шее, на которую она только что примеряла слоновые колье. Такой же жест инстинктивно повторила и квартирная хозяйка. Дамы не стали затягивать визита.

Через минуту в ванной комнате и на кухне раздался плеск: они мыли руки, плечи, уши, шеи. Мыли так ожесточенно, точно в угольной шахте побывали. Шутка ли: проплеванного идола трогали, колье надевали, шляпы вождей на себя напяливали… Брр…

А потом столкнулись в коридоре и стали друг друга успокаивать. Ведь доктор и его жена не заразились, хотя они, поди, два с половиной года со всякими идолами и африканскими болезнями запанибрата. Конечно, ванну теперь после них надо будет денатуратом протирать. И кстати, тут же и решили, что все эти африканские вещи ужасно тривиальны и грубы. Само собой, кто от культуры отвык, тот и из верблюжьих кишок покрывала накупит, чтобы Европе в глаза пыль пустить… Провинциалы гвинейские!

Умнее всех насладились африканскими сокровищами дети. К маленькой докторской дочке Тате пришли в гости консьержкина бойкая девочка Жильберта и увалень мальчик, сын соседа, Олег. Взрослые все куда-то ушли, и слава Богу, — надо же и от них когда-нибудь отдохнуть.

Командовала Тата. Она хорошо знала, как с африканскими вещами обращаться, недаром пропеклась столько времени во французской Гвинее.

Нечего там рассматривать! Самые обыкновенные вещи… Олега завернула в леопардовую шкуру, а чтобы она не распахивалась, застегнула ее на животе английской булавкой. Жильберте дала электрический фонарик, сняла со стены ржавое копье и, не жалея пальцев, наглухо закрыла ставни.

Играли в ночную охоту: леопард должен был вылезти из-под кровати (лесная чаща), Жильберта — ослепить ему морду прожектором, а Тата застрелит его из копья. Прямо в голову. Между глаз. Как в муху. Леопард должен был, — что же ему оставалось больше делать, — упасть на спину, подрыгать лапами — и готово… И тогда Тата, по расписанию, снимала с него ножом для разрезывания книг шкуру.

— Вылезай! — кричала Тата, колотя копьем по кровати. — Непременно вылезай!

Но Олег нашел под кроватью кусочек шоколада и не очень спешил.

Тогда Жильберта, войдя в раж, схватила с камина пульверизатор с одеколоном и стала прыскать под кровать прямо леопарду в нос.

Леопард вылез и стал хныкать:

— Я так не хочу… Она мне почти в глаз попала…

— Молчи! — надрывалась Тата, — непременно молчи. Леопарды не разговаривают… Ослепляй его, Жильберта! Что же ты стал задом? Повернись… Бах-бах! Между глаз! Как в муху!

Леопард задрал кверху лапы и замер. Но когда девчонки стали снимать с него шкуру, он стал так брыкаться (ведь щекотно), что они оставили его в покое.

Потом открыли ставни и придумали другую игру — дневную. Поставили идола посреди комнаты на табурет, вставили ему в трухлявый пуп иглу дикобраза (Тата объяснила, что он это очень любит), и стали в его честь лупить ложками по африканским деревянным цимбалам… Тыквы под цимбалами подпрыгивали и дребезжали, дети тянули за Татой переливающийся мотив: не то слон горло полощет, не то у бегемота в животе урчит.