|
Но лицо это жило. Джеймс видел, как из двух глубоких впадин куда-то мимо него, в пространство, смотрели глаза, которые время от времени открывались и закрывались -- профессор Руссмоллер, если это был он, жил! Джеймс предпочел бы сбежать отсюда, но приказал себе остаться. -- Вы меня слышите? -- спросил он. -- Можете меня понять? Никакой реакции. Джеймс повторил свои вопросы погромче -- тщетно. И вдруг его охватила безудержная, необъяснимая ярость. Он схватил эту спеленутую куклу и затряс ее, крича: -- Да проснитесь вы! Выслушайте же меня! Вы должны меня выслушать! Неожиданно в этом древнем лице произошла какая-то перемена, хотя Джеймс не смог бы объяснить, в чем она выразилась. Возможно, то было едва заметное движение, чуть непрягшаяся кожа, например, -- искра жизни, тлевшая еще в этом теле, проснулась. Бескровные губы округлились и едва слышно прошептали: -- Зачем вы меня так мучаете, дайте мне умереть! -- Профессор Руссмоллер! -- воскликнул Джеймс, приникнув почти вплотную к изможденному лицу. -- Ведь вы профессор Руссмоллер, правда? -- Да, это я, -- прошелестел ответ. -- Я должен спросить вас кое о чем. В некоторых заводских подземных установках произошла самопере-стройка -- и производительность их возросла. Вы имеете к этому отношение? Вы или ваши люди? В чертах морщинистого лица Руссмоллера отразилось что-то вроде отвращения. И вместе с тем оно удивительным образом очеловечилось, оставаясь в то же время страшной гуттаперчевой маской. -- Эти люди... -- На несколько секунд наступила тишина, а потом прозвучало нечто вроде вороньего карканья -- Руссмоллер смеялся. -- Мои последователи! Болваны они, ничего не смыслящие болваны. И ничего-то они не умеют, ничего, ничего. -- Но ведь они занимаются наукой! -- прошептал Джеймс. -- Наукой? Наука мертва. И ей никогда не воскреснуть. Она умерла навсегда. -- Но им известны символы, формулы! -- Пустые знаки, пустые формулы. Но не их содержание... Эти люди делают вид, что погружаются в размышления. Но не мыслят. Мыслить трудно. Люди отучились мыслить. -- Но кто же, -- воскликнул в отчаянии Джеймс, -- кто усовершенствовал заводские установки? Ведь там что-то происходит, вы понимаете? Происходит! Его слова отскакивали от угасающего сознания ученого, как от обитой резиной стены. -- Никто не в силах ничего изменить. Никто ничего не понимает. Никто не в состоянии мыслить. -- Руссмоллер умолк. Потом снова едва слышно произнес: -- Я бесконечно устал. Дайте мне заснуть. А лучше дайте мне умереть! Лицо его замерло. Губы впали. Из уголка рта потянулась тоненькая струйка слюны. Джеймс повернулся и побежал прочь. Естественные науки и техника разрушают мораль. |
