Мария жила в страшном доме с 1769 вплоть до переезда семьи в 1783 году и была свидетельницей смерти Мерси Декстер. Как‑то раз она обмолвилась в присутствии маленького Дьюти об одном несколько странном обстоятельстве, сопровождавшем последние минуты Мерси, но он впоследствии и очень скоро совершенно забыл, что это было за обстоятельство, за исключением того, что оно было отчасти странным. Но даже и это внучке его удалось вспомнить с большим трудом. Она и ее брат не так интересовались домом, как сын Арчера Кэррингтон, который является его нынешним владельцем и с которым я беседовал после своего эксперимента.
Выжав из семейства Гаррисов всю информацию, какую оно только могло мне предоставить, я набросился на старинные городские летописи и документы с еще большим рвением, нежели то, какое в этом отношении подчас выказывал дядюшка. Я стремился к тому, чтобы иметь исчерпывающую историю того участка, где стоял дом, начиная с его застройки в 1636 году, а еще лучше и с более древних времен, если бы только удалось откопать какую‑нибудь легенду индейцев Наррагансетта. Прежде всего я установил, что этот участок в свое время представлял собой часть длинной полосы земли, изначально пожалованной некоему Джону Трокмортону; одной из многих подобных полос, бравших начало от Таун‑стрит возле реки и простиравшихся через холм, почти совпадая с нынешней Хоуп‑стрит. Участок Трокмортона в дальнейшем, конечно, неоднократно подвергался разделам, и я весьма прилежно проследил судьбу той его части, по которой позднее пролегла Бэк‑, она же Бенефит‑стрит. Действительно, ходил такой слух, что раньше там располагалось семейное кладбище Трокмортонов; однако, изучив документы более тщательно, я обнаружил, что все могилы давным‑давно были перенесены на Северное кладбище, то, что находится на Потакет‑Уэст‑Роуд.
Потом вдруг я наткнулся на одно свидетельство (благодаря редкостной случайности, ибо оно отсутствовало в основном массиве документов и легко могло быть упущено из виду), которое возбудило во мне живейший интерес, поскольку замечательно согласовывалось с некоторыми наиболее туманными аспектами проблемы. Это был договор, составленный в 1697 году и предоставлявший в аренду клочок земли некоему Этьену Руле с женой. Наконец‑то появился французский след а, помимо него, еще один, и намного более значительный, нежели все прежние, налет ужасного, который имя это вызвало из самых отдаленных уголков моего разнородного чтения в области жуткого и сверхъестественного, и я лихорадочно бросился изучать план участка, сделанный еще до прокладывания и частичного выпрямления Бэк‑стрит между 1747 и 1758 гг. Я сразу нашел то, чего наполовину ждал, а именно: на том самом месте, где теперь стоял страшный дом, Руле с женой в свое время разбили кладбище (прямо за тогдашним одноэтажным домиком с мансардой), и не существовало никакой записи, в которой упоминалось бы о переносе могил. Заканчивался документ совершенной неразберихой, и я вынужден был обыскать библиотеки Шепли и Исторического Общества штата Род‑Айленд, прежде чем мне удалось найти местную дверь, которая отпиралась именем Этьена Руле. В конце концов, мне‑таки удалось кое‑что откопать, и хотя это кое‑что было весьма смутным, оно имело настолько чудовищный смысл, что я немедленно приступил к обследованию подвала страшного дома с новой и тревожной скрупулезностью. Руле прибыли в эти края году этак в 1696 из Ист‑Гринуича, спустившись вдоль западного побережья залива Наррагансетт. Они были гугенотами из Кода и столкнулись с немалым противодействием со стороны членов городской управы, прежде чем им позволили поселиться в Провиденсе. Неприязнь окружающих преследовала их еще в Ист‑Гринуиче, куда они приехали в 1686 году после отмены Нантского эдикта; носились слухи, будто неприязнь эта выходила за рамки обычных национальных и расовых предрассудков и не имела отношения даже к спорам из‑за дележа земли, вовлекавшим иных французских переселенцев в такие стычки с англичанами, которые не мог замять сам губернатор Эндрос. |