Над человекоподобным пятном плесени возле очага поднималась она, эта слабая, болезнетворная, чуть светящаяся дымка; клубясь и извиваясь в темноте, она, казалось, непрерывно принимала различные неясные, но пугающие формы, постепенно истончаясь и улетучиваясь в черноту огромного дымохода, оставляя за собой характерный омерзительный смрад. Все это было отвратительно и лично для меня усугублялось всем, что мне было известно об этом месте. Дав себе слово не покидать своего поста, что бы ни случилось, я внимательно наблюдал за исчезновением испарения и, наблюдая, не мог отделаться от ощущения, что и оно, в свою очередь, плотоядно следит за мной своими не столько видимыми, сколько воображаемыми зрачками. Когда я рассказал обо всем дяде, он пришел в сильное возбуждение и после часа напряженных раздумий принял определенное и радикальное решение. Взвесив в уме всю важность предмета и всю весомость нашего отношения к нему, он настоял на том, чтобы мы оба подвергли испытанию а, если возможно, то и уничтожению ужас этого дома путем совместного неусыпного дежурства по ночам в затхлом клейменом плесенью подвале.

4

В среду 25 июня 1919 года, с разрешения Кэррингтона Гарриса, которому мы, впрочем, не стали говорить о своих истинных намерениях, я и дядя притащили в страшный дом два складных стула, одну раскладушку и кое‑какие научные приборы, исключительно громоздкие и хитроумные. Разместив все это в подвале при свете дня, мы занавесили окна бумагой и оставили дом до вечера, когда должно было начаться первое наше дежурство. Перед уходом мы надежно заперли дверь, ведущую из подвала в первый этаж, чтобы наши высокочувствительные приборы, добытые под большим секретом и по высокой цене, могли оставаться там в безопасности столько дней, сколько могло нам потребоваться для дежурств. План на вечер был такой: до определенного часа мы оба сидим не смыкая глаз, а затем начинаем дежурить в очередь по два часа каждый, сначала я потом дядя; при этом один из нас отдыхает на раскладушке.

Природная предприимчивость, с которой дядюшка раздобыл инструменты в лабораториях университета Брауна и арсенала на Крэнстон‑стрит, а также инстинктивно выбранное им направление наших поисков, великолепно показывают, какой запас жизненных сил и энергии сохранялся в этом 80‑летнем джентльмене. Образ жизни Илайхью Уиппла соответствовал тем принципам гигиены, которые он пропагандировал как врач, и если бы не ужасное происшествие, то и по сей день он пребывал бы в полном здравии. Только двум лицам ведомы истинные причины случившегося Кэррингтону Гаррису и вашему покорному слуге. Я не мог не рассказать обо всем Гаррису, так как он был владельцем дома и имел право знать о нем все. Кроме того, мы предуведомили его о своем эксперименте, и после того, что случилось с дядей, я решил, что один только Гаррис в силах понять меня и поможет мне дать необходимые публичные разъяснения. Услышав мою историю, Гаррис побелел, как мел; но он согласился помочь, и я решил, что теперь можно без всякой опаски пустить в дом жильцов.

Заявить, что во время бдения в ту непогожую ночь мы чувствовали себя вполне бодро, было бы с моей стороны глупо и нечестно. Я уже говорил, что мы ни в коем случае не были подвержены вздорным суевериям, однако научные штудии и долгие размышления научили нас тому, что известная нам трехмерная вселенная представляет собой лишь ничтожную долю от всего материального и энергетического мира. В данном, конкретном случае несметное количество свидетельств из многочисленных достоверных источников указывали на явное существование неких сил, обладающих огромной мощью и, с точки зрения человека, исключительно недобрых.