Джумаль наклонилась к скелету — кости его давно иссохли, свернутый череп глядел в стену, нескольких ребер не хватало, и грудь была смята, точно ударом кувалды. В лохмотьях австрийской куртки она нашла карман, но никаких знакомых ей бумаг и памятной книжки там не оказалось. Лишь на стене у входа осталась надпись химическим карандашом по-немецки:
«Ты придешь ко мне, Джумаль, и мы увидимся».
— Я пришла к тебе, и мы встретились! — сказала Джумаль вслух одна в гулкой башне, под спудом ее высоты.
Выйдя из башни, она поехала по такыру кругом, чтобы снять с него глазомерный план для суждения о размерах будущего садоводства. Проехав несколько верст, она увидела в стороне, в песках, изгородь из колючей проволоки и направилась к ней. За изгородью росли редкие травинки, вдалеке стоял домик сторожа, а среди огороженного участка находились три русских креста над чьими-то могилами и один обычный самородный камень, поставленный вертикально. На камне имелась высеченная надпись латинскими буквами «Старая Джумаль».
Джумаль сошла с лошади и опустилась на колени перед колючей проволокой, закрыв лицо персидским платком, она не знала, что ей нужно сделать иначе. Она вспомнила слова, которые жалобно говорила про кого-то ее покойная мать: «И что это за плохое горе мое! Тот, кто ушел, назад никогда не вернется».
Отняв платок от лица, Джумаль разглядела древнее реликтовое растение — серый стебель, росший около камня матери, — она его узнала по рисунку, названию и еще по детской памяти, но значения его раньше не понимала. Следовательно, она доехала, куда хотела, — здесь и был заповедник растений, исчезающих с земли.
1934
СЧАСТЛИВЫЙ КОРНЕПЛОД
Младший лейтенант интендантской службы Петр Феофанович Харчеватых служил в управлении тыла одной армии и был известен своей инициативностью. Главное свойство Петра Феофановича состояло в том, что, как только он посмотрит на что-либо, на любой предмет или даже на естественное явление, так тут же почувствует, что этот предмет необходимо улучшить или направить его заново или же, по крайности, следует принять в отношении его хотя бы косвенные меры, но оставлять вещь так, как она существует, ни в коем случае нельзя. В дополнительные свойства Петра Феофановича входила также его способность заботливо продумывать каждое дело до самого его конца и даже немного далее.
Эта полезная озабоченность, однако, хорошо и доброкачественно влияла на здоровье Харчеватых. Ему было сейчас уже, видимо, достаточно много лет, хотя и нельзя сказать — сколько именно в точности: у него была та наружность, которая могла соответствовать возрасту от тридцати до шестидесяти лет; во всяком случае, можно было сказать, что этот человек жил еще свою первую сотню лет. Но упитанное тело его постоянно сохраняло деятельную подвижность, а большое, просторное лицо его, на котором малозаметны были маленький нос, пухлый младенческий рот и еле видные глаза, — это лицо его постоянно улыбалось всею своей почти пустой площадью, словно человек непрерывно находился в блаженстве. Может быть, по этим очевидным признакам тыловики прозвали Петра Феофановича счастливым корнеплодом; его наружность, действительно, имела родство с полной картофелиной- перестарком или, еще точнее, с весовой гирей, если последней сообщить мечтательное выражение.
Недавно начальство совсем уже пожелало было представить младшего лейтенанта Харчеватых к повышению в звании, но затем раздумало и отложило вопрос впредь до выяснения всяких неясностей. Говорили, что самому начальнику тыла армии, генерал-майору, была еще неясна сущность младшего лейтенанта Харчеватых и он хотел определить ее лично.
Сам же пожилой младший лейтенант Харчеватых не заботился о ясности; он заботился о красоте и пользе, которые можно создать из подручного утиля.
В одном разрушенном населенном пункте Харчеватых увидел уцелевшую кузницу. |