Изменить размер шрифта - +
Но приходят они, скажем так, редко. Для чего здоровому лбу-церерианину, еще на Земле обследованному до последней молекулы белка в последней клетке, трудоголику и энтузиасту, переться к медикам? Конечно, бывает всякое — но в таком случае пациентов к нам, как правило, уже приносят.

Я с интересом обернулся. Вошел один из научников — внешне я его помнил, но имя что-то вылетело из головы. Он не из моих подопечных, а вроде бы Кристининых. Кажется, с третьей станции. Планетолог или геохимик, в общем, не из обслуживающего персонала.

Прожив на Церере почти два года, всех уже знаешь в лицо. Тем более, когда у тебя работа такая — с людьми.

Да и лицо из тех, что запоминаются. Высокий и тощий человек в возрасте, с сильными залысинами, впалыми щеками, небольшие глаза странно желтого цвета, тигриные. Чисто выбритое лицо, очень белая кожа. Немолод — впрочем, среди научников встречаются люди и старше, за шестьдесят и семьдесят, хотя в основном у нас работает молодежь.

Рукопожатие ученого оказалось неожиданно крепким.

— Здравствуйте… Станислав? — по-китайски он говорил с сильным акцентом. Я улыбнулся.

— Здравствуйте. Вы, кажется, с третьей станции?

— Верно. Я планетолог, Аркадий Дикий, — представился он.

— Садитесь, пожалуйста, — я указал на стул, — на что жалуетесь?

Он уселся и вздохнул.

— Станислав, вы извините… давайте по-русски? Откровенно говоря, я не очень владею местным международным. Я на станции всего два месяца, а до того толком не изучал. Ведь вы, кажется, наполовину русский?

— Вроде на четверть, — ответил я, легко перейдя на язык моей матери. — Но русский мой родной язык, я вырос в России.

У нас на Церере международный — ханью. Интересно, что до войны повсюду был лишь один всеобщий язык — английский. Как странно! Ведь на инглиш говорит не так уж много народу, хотя он остался международным языком, но далеко не основным, а одним из, наряду с китайским, хинди и испанским. Хотя русский как раз в космосе тоже считается международным языком, все системщики его учат, русскоязычных здесь в процентном отношении куда больше, чем на Земле, — традиция.

Я понимаю Аркадия — сам тоже лентяй, три международных еще выучил, а в хинди плаваю.

Но собственно, знать языки и не обязательно — ведь еще есть трансляторы! Кстати, на ворот Аркадия прицеплен такой приборчик — видно, на случай, если совсем станет туго с пониманием окружающих.

— Замечательно! — обрадовался Аркадий. Я решил, что пора вернуть его к делу.

— Так на что вы жалуетесь?

— Головокружения, — сообщил он. — Знаете, особенно ночью, когда сидишь на приборах. Сильные головокружения, прямо плывет все вокруг.

Я развернулся наполовину — так удобнее прикрыть глаза. Комм уже вывел на сетчатку все данные пациента. Аркадий Вениаминович Дикий, 52 года, в анамнезе легкий алкоголизм — ну это бывает, острый лейкоз в возрасте 25 лет, легкая черепно-мозговая травма в 42, в целом все благополучно, последние анализы крови и сканы, социальное положение — семьдесят три балла, это неплохо; психологический профиль — белый три плюс; дважды биоотец; постоянных близких нет. Не любит человек связывать себя обязательствами, бывает.

Быстрый переход